Белое и красное

— Значит, и в Намцы об этом уже говорят… Что ж, хорошо. — Эллерт взял в руку винтовку. — Мне было бы гораздо спокойнее, если бы якутский Совет и этот трус Соколов были более решительны в своих действиях.

— Более решительны?

Малецкий не без интереса наблюдал, с каким наслаждением Эллерт держит в руках винтовку.

— Я предложил для устрашения и демонстрации твердости в ответ на угрозы Иркутска расстрелять несколько арестованных большевиков. А якутский Совет вместо этого обещает комиссии Центросибири, которой почему-то было разрешено прибыть в Олекминск, передать арестованных в руки «законно созданных Учредительным собранием властей». Ох уж эти мне чертовы якутские демократы.

Цинизм Эллерта был омерзителен, попахивал авантюризмом. «Многие считают, что сейчас в России настало время авантюристов», — с неприязнью подумал Антоний, а вслух сказал:

— Что ж, разумная точка зрения. Учредительное собрание обязано продумать и решить дальнейшую судьбу России. А большевики, когда были у власти, никого здесь не расстреливали.

— Разумная! Интересно, тогда почему же Соколов предложил мне создать и возглавить вооруженный отряд и распорядился, в случае если, не дай боже, в Якутске вспыхнет восстание или появится отряд из Иркутска, которым нас все время пугают, вывезти под эскортом моих якутов в первую очередь комиссара и его семью в тайгу, в безопасное место. А Шнарев требует от меня, чтобы я выделил ему пятьдесят вооруженных якутов для охраны его судов с мехами — он поплывет вниз по Лене…

Антоний после этих заявлений Эллерта почувствовал себя менее лояльным гражданином. «Кто меня дернул вмешиваться в их дела? — ругал он себя. — Ну а если капитан не знает, что часть его якутов уже перешла на сторону красных… Не мое дело — открывать ему глаза».

В этом году Тимофей, вернувшись из тайги раньше обычного, решил, что скоро смерть придет за ним, и потому собрал почти всех взрослых мужчин своего рода. Выпили, конечно, потом один из них, сын которого служил у Эллерта, рассказал по секрету Малецкому довольно любопытные вещи…

С неприязнью взглянув на Эллерта, Антоний решил тотчас возвращаться в Намцы. Да и полевые работы ждут его…

Чертова июньская жара.

Эллерт отер пот со лба. Проходя мимо Никольской церкви, посмотрел вверх, на колокола и почти незаметный на их фоне ствол пулемета. Человеку, не посвященному в то, что на колокольне день и ночь стоят на часах якуты, ни за что не заметить пулемета, он, как и колокола, поблескивал в лучах солнца, которое сегодня высоко стояло над Якутском и нещадно палило. Пока Эллерт не дойдет до конца улицы, он постоянно будет находиться в зоне действия пулемета, и при мысли об этом у него мурашки пробежали по спине.

Он шел к Вере Игнатьевне, сегодня между ними должен состояться важный разговор. Он скажет ей, что, если бы у него были деньги и соответствующие полномочия, он завтра же приступил бы к созданию якутского легиона. «Желтой гвардии», как выразился Антоний, несколько удививший его своим визитом. Эллерту казалось, что тот приходил к нему с чем-то важным. Да черт с ним, с этим недотепой.

Пашку Эллерт с собой не взял. Разговор с Верой весьма ответствен, и нечего Пашке маячить на лавочке перед ее домом. Пашка — его верный пес. Стоит свистнуть — и Пашка кому хочешь горло перегрызет.

После переворота — капитан Болеслав Эллерт вполне свыкся с ласкающим его слух термином — он уже не сможет просто так разгуливать по Якутску, без Пашки, без телохранителей-якутов. Диктатор Якутии. Да, надо подумать, какой у него будет полный титул, какой костюм следует надевать во время публичных выступлений.

Наконец он подошел к зеленому забору дома Веры Игнатьевны.

— Лесевскому удалось без единого выстрела установить Советскую власть в Олекминске. Надеюсь, и вам удастся захватить Покровск, не наделав шума, да чтобы весть об этом не дошла раньше времени до Якутска.

Флотилия встала на якорь. Возле «Соболя» покачивалась моторка, к ней канатом была привязана весельная лодка. В моторку село семеро красногвардейцев, двое в гражданской одежде. Гладков держал на коленях полевой аппарат Морзе, рядом лежали «кошки», чтобы легче было взобраться на столб.

— На проведение операции вам дается четыре часа. Затем плывем на Покровск.

— Слушаюсь, — вытянулся Чарнацкий.

— В группе должна быть санитарка. — Ядвига умоляюще посмотрела на Рыдзака.

— Вы останетесь здесь. Серьезного сопротивления контрреволюционеров не ожидается.

«Да я бы ее ни за что не взял с собой, — едва сдерживаясь, чтобы не сказать вслух, подумал Чарнацкий. — Куда она лезет? Не терпится быть поближе к своему… Ну до чего же глуп этот Антоний».

— У последней излучины перед Покровском, — объяснял свой план Чарнацкий, когда моторка уже отвалила от борта «Соболя», — остановимся, Гладков и Томашевский, вы пересядете в лодку, обогнете Покровск и с той стороны, пройдя церковную колокольню, повернете лодку к берегу. Гладков не задерживаясь влезет на столб, перережет провода, подключит свой аппарат, будет слушать Якутск. В случае необходимости отстучит ответ, только в случае необходимости, товарищ Гладков!