Белое, красное, чёрное (СИ)

«Со времени падения Римской империи почти все писатели, говорившие об Италии, изображают нам итальянцев хитрыми, уклончивыми, вкрадчивыми, скрытными и даже вероломными. У всех европейских народов итальянец есть синоним хитрости и вероломства. Однако ж, это мнение вовсе несправедливо, и в Италии есть много людей с прямым характером, с возвышенной, пламенной душой и благородными чувствами. Эту справедливость отдал им один из самых просвещенных мужей в Европе, граф Сергей Семенович Уваров. Первообраз, или тип итальянцев времен гвельфов и гибеллинов, был маркиз Паулуччи. Он был храбр, откровенен, даже к собственному вреду, решителен, и мстил своим противникам одними эпиграммами. Чтоб любить его и уважать искренно, надлежало знать его коротко и судить о нем по делам, а не по словам. В остзейских провинциях, где он был двадцать лет генерал-губернатором, он оставил незабвенные следы своей умной, твердой и честной администрации. Многие дворяне не любили его за то, что он частенько сбивал крылья неумеренной гордости ни на чем не основанной, а когда не стало маркиза Паулуччи, все отдали ему полную справедливость, и теперь вспоминают о нем с любовью. Маркиз Паулуччи был со всеми ласков и даже фамильярен, но недопускал никого забываться перед ним, и громил высокомерие и гордость своими убийственными сарказмами, в которых только один Вольтер мог с ним сравняться. Во всем маркиз Паулуччи был оригинален, и я в жизни моей не знал человека занимательнее, любезнее и умнее его. Но затронуть его было опасно, эпиграммы его клеймили навеки!

С величайшей поспешностью прибыл маркиз Паулуччи в Або и, даже не переодеваясь, поспешил к главнокомандующему с поручениями государя императора. Я уже говорил, что граф Буксгевден был непомерно горд, самовластен, не терпел никакого возражения, и выходил из себя при малейшем отступлении от его воли. Все боялись его и избегали по возможности встречи с ним. Маркиз Паулуччи входит в приемную комнату и просит дежурного адъютанта доложить о нем. Адъютант отвечает, что главнокомандующий занят делами в своем кабинете и не приказал ни о ком докладывать. Несколько генералов и полковников уже с час дожидались в приемной комнате, пока главнокомандующий выйдет или позволит доложить себе об имеющих к нему надобность. Но маркиз Паулуччи, имея с собой слово государя, справедливо полагал, что он не обязан ждать, и стал побуждать адъютанта к докладу. Адъютант наконец решился пойти в кабинет, и доложил графу Буксгевдену о маркизе Паулуччи, прибывшем с депешами от государя. — «Пусть подождет!» — отвечает граф Буксгевден. Адъютант сообщил ответ маркизу Паулуччи. Маркиз изумился этим ответом, и сказал адъютанту: «Пойдите и скажите графу, что я требую свидания с ним не для приятного препровождения времени, но для выслушания высочайшего повеления, и что я не могу, не должен и не намерен ждать». Адъютант говорил с маркизом шепотом, все молчали, а он говорил громко, для того чтобы слышно было в кабинете. Невзирая на все доводы маркиза Паулуччи адъютант объявил, что он не смеет в другой раз докладывать о нем.

Маркиз Паулуччи настаивал и горячился — и вдруг дверь в кабинет быстро растворилась, и в приемную вошел главнокомандующий. — «Кто здесь осмелился шуметь!» — спросил он грозно. — «Я прошу доступа к вашему сиятельству по делу, не терпящему отлагательства, и прибыл к вам с высочайшим повелением», — отвечал маркиз Паулуччи. — «Как вы осмелились шуметь, говорю я вам, — возразил в гневе граф Буксгевден. — Я прикажу вас немедленно расстрелять за ослушание моей воли!.»

Маркиз Паулуччи отступил на три шага, заложил руки на груди, и со своей саркастической, неподражаемой и убийственной улыбкой возразил: «Не, he! Прикажите, ваше сиятельство, расстрелять! Мне будет весьма занимательно взглянуть, как расстреливают полковника, прибывшего в армию с высочайшим повелением от лица государева с приказанием и за объяснением к главнокомандующему! Не, he, he! Этого я еще не видел в моей жизни!». Граф Буксгевден поспешно возвратился в кабинет, сильно хлопнув дверью; но через пять минут, когда еще все бывшие в приемной зале не успели опомниться, маркиз Паулуччи был позван в кабинет. Эта странная встреча не имела дальнейших последствий. Во все пребывание маркиза Паулуччи в главной квартире он был принимаем главнокомандующим отлично».