Белое, красное, чёрное

— Есть одна идея, — усмехнулся Ник. — Я слышал, что князь Вачнадзе отменный стрелок. Арабеска устроена так, что у нее есть выпуклая часть. Видимо, если что-то и скрыто, то именно там. Если точно выстрелить в середину арабески, то это что-то должно выпасть. Только стрелок должен быть умелым.

— Ну, князь Вачнадзе стрелок экстра-класса. И гордится этим. Но вы понимаете, какой будет афронт, если там ничего не окажется. Мне, по крайней мере, — засмеялся Аполлинарий, — не хочется оказаться в такой ситуации.

— Аполлинарий, мы честно предупредим князя о возможном неудачном исходе предприятия. — Ник пожал плечами. — Ну, пусть он сам решает. Но это путь, который может привести к окончанию расследования. Он же сам просил нас о помощи. В нашем деле всегда есть определенный риск.

— Итак, решено, завтра во дворце наместника. Я сообщу вам, что скажет князь и, если он согласится, то к которому часу надо будет быть во дворце.

— Пусть как можно больше людей узнает об этом. — Ник задумчиво постукивал пальцем по столу. — Это заставит беспокоиться тех, кто ищет неизвестно что. Они смогут выйти на нас и схватка тогда будет напрямую. Иначе ничего не выйдет. Мы так и будем ходить по кругу.

Аполлинарий кивнул и встал. Теперь ему хотелось как можно скорее приступить к делу, но нужно было, конечно, дождаться утра. Он ушел, а Ник поднялся на второй этаж, где, не дождавшись его возвращения, уже крепко спала Лили.

Проспав всего часа два, Ник снова спустился в библиотеку. Его все больше и больше беспокоили те сведения о иезуитах, которые он уже узнал. Слова персидской гадалки о белом дервише не выходили у него из головы. И скудные сведения о роли Дантеса во всей этой истории. Ему хотелось узнать об этом человеке как можно больше. В общеизвестный миф о любви Дантеса к Наталье Николаевне он уже не верил. Особенно его поразили слова Елизаветы Алексеевны о том, что Дантес, будучи мэром Сульца, поставил перед церковью памятник Святому Маврикию. И одного из своих сыновей, среди других имен, назвал также и Маврикием, Морисом. После «дела о копье царя Соломона» или «копье Лонгина» Ник уже по другому смотрел на многое. Он, конечно, давно понял, что преподносимые народу объяснения происходящих событий ничего общего не имеют с тем, что происходит на самом деле. Все решает политическая конъюнктура. Также было и с Пушкиным. Его поэтический гений был национальным достоянием. На все остальное в жизни поэта полагалось закрывать глаза. То, что у Пушкина с императором были особые отношения, известно. Но какие — этого знать никто не мог. Например, известно, что Пушкин ездил в Грузию без уведомления об этом Бенкендорфа. А вот граф Паскевич, главнокомандующий на Кавказе, знал о готовящемся приезде Пушкина. Стало быть, Паскевич знал, а всевидящее око империи Бенкендорф не знал! И министр иностранных дел Карл Нессельроде тоже не знал! Как же тогда Пушкин ездил на Кавказ? Явно, император об этом знал. И императору где-то доставляло удовольствие немного поводить за нос своих напыщенных министров. Но явно, это делалось не только для этого. Император доверил Пушкину что-то, о чем могли догадываться и Нессельроде, и Бенкендорф. После этой поездки, видимо, активизировались какие-то силы. Но не сразу, не сразу. Ведь с 1829 года, когда Пушкин приезжал на Кавказ, до момента его гибели в 1837 году прошло почти 8 лет!

Ник встал и начал ходить по комнате. Дантес не давал ему покоя. Он снова подошел к книжным полкам и начал напряженно вглядываться в корешки книг, как будто ожидая, что они вдруг подадут ему нужный сигнал. И тут взгяд его упал на кожаную папку, скромно лежавшую поверх книг. «Что же там может быть, — недоумевал Ник, уже потянувшись за папкой. — Что-то я плохо помню эту папку!»

Ник вытянул ее и раскрыл. И чуть не выронил из рук. Несколько разрозненных листов, несомненно, приобретенных когда-то у букиниста. Но начинались они фразой, которая буквально потрясла Ника: