Белое, красное, чёрное

«Пароходство из Санкт-Петербурга: пароходы (по-старому, пироскафы) «Нева» и «Траве». Цена следования из Санкт-Петербурга в Любек и обратно, включая плату за кушанья: 1 класс — 35 рублей, 2 класс — 25 рублей, дети моложе 10 лет платят половину. Плата за экипаж о 4 лошадях — 35 рублей, о 3-х лошадях — 20 рублей. Лошадь (без корма) — 35 рублей, собака (без корма) — 5 рублей. Паспорта предоставляются за день до отъезда в контору общества».

— Замечательно, — удовлетворенно кивнул головой барон, — я немного подумаю и скажу вам где-то к вечеру свое решение. И кто еще уже записался на ближайший рейс пироскафа, то бишь, парохода?

— Да вот госпожа Свечина, — услужливо сказала фрау Марта.

Геккерн сделал вид, что это имя ему ничего не говорит и велел отнести свои вещи в номер. В этой небольшой гостинице все хорошие номера располагались на втором этаже и его номер оказался рядом с номером Дантеса.

Геккерн только собрался подняться в свой номер, как спустившаяся вниз Лотта подала ему ответную записку Дантеса на изящном листочке бумаги, в которой было сказано, что тот ждет к себе барона в любой удобный для него момент времени и приносит извинения, что не может, по нездоровью, сделать такой визит первым.

Прошло около часа, пока Геккерн приводил себя в порядок после дороги. Потом он постучался к Дантесу и после обмена приветствиями, оба сели поговорить об общих знакомых. Дантес предложил Геккерну полюбоваться центром старого ганзейского Любека, Альтштадтом, прекрасный вид на которой открывался из его окна. Стоя у окна, Дантес тихо спросил у Геккерна:

— Барон, вы получили инструкции?

— Да, месяц тому назад я был в Мадриде и имел аудиенцию.

— Вы понимаете, на что идете?

— Да.

— Тогда, с этой минуты, мы начинаем действовать по инструкции.

— Omnia ad maiorem Dei gloriam! — Все ради вящей славы Божией!

— Amen! — Аминь!

Глава 17

Поздний серый рассвет несмело проник в спальню, где на широкой постели, среди простынь голландского полотна и брюссельских кружев лежали двое, мужчина и женщина. Мужчина спал, лежа на спине, а женщина, утомленная страстной ночью, с синими кругами под глазами, опершись подбородком на кулачок, любовалась спящим. Слабый луч света пробился через щель в портьере и упал на вьющиеся волосы мужчины. И в этом чахлом свете они заблистали золотом. Женщина, тихо вздохнув, скользнула взглядом по точеному профилю, мускулистому могучему торсу. «Господи, молодой бог, молодой греческий бог! Или нет, белокурый скандинавский рыцарь!» В этот момент мужчина всхрапнул, как старая полковая лошадь. Женщина вздрогнула, вернувшись с небес на землю, вздохнула, осторожно провела пальцем по выпуклой мышце его груди. Мужчина не просыпался. Она еще раз вздохнула, встала с постели, стараясь не потревожить сон своего возлюбленного, накинула кружевной пеньюар и вышла из спальни.

Графиня Софья Александровна Бобринская осторожно вошла в гостиную. Но ее осторожность была ненужной, и это она прекрасно знала. Граф, Алексей Алексеевич Бобринский, был по своему обыкновению в отъезде, занятый сахарозаводческими делами, дети в поместье, прислугу она всю отпустила.

Она подошла к высокому венецианскому зеркалу в гостиной. Провела рукой по распущенным волосам. Покачала головой. Она прекрасно понимала всю пагубность своей связи с блестящим кавалергардом Жоржем Дантесом-Геккерном, приемным сыном голландского посланника, через которого они и познакомились. Геккерна она знала и раньше через многие его родственные связи с петербургским светом. Знала и о том, что Геккерн, голландец, по каким-то неведомым причинам перешел из протестантизма в католичество. Говорили, что к этому шагу его склонил кардинал де Роган, его личный друг и друг его семьи. И слышала о той смутной и непонятной истории с бриллиантовым колье, в которую оказался замешан Роган. Рассказывали и о тех усилиях, которые предпринимались его друзьями для освобождения Рогана из Бастилии. И то, что несмотря на это, Геккерн очень близок к королевскому дому Нидерландов. Но вот два года тому назад он приехал в Петербург не один, а с Жоржем, белокурым красавцем, вскружившим голову многим дамам петербургского света. Жорж приехал с такими письмами, с такими рекомендациями, что сразу же попал в самые высшие петербургские круги. Его судьбой стала интересоваться сама императрица. Да, императрица…  Софья Александровна была ее самой ближайшей подругой и наперстницей. А как же, супруга самого Бобринского!