Белое море (СИ)

— Конечно, сейчас я помогу тебе все вспомнить. Ваша семья переехала в наши края за два месяца до той трагедии, — она судорожно сглотнула, но нашла силы продолжить рассказ. — Твой отец — Мефодий Коледин — был инженером, и устроился на работу к Калмыковым на их фабрику. Людмила Коледина пошла ко мне в пансионат, учительницей. У нее было образование, и талант ладить с детьми. Они снимали комнату неподалеку, держались обособленно, хотя и безукоризненно вежливо и достойно. Я постоянно удивлялась, откуда у простой семьи столько благородства в манерах, так что они быстро завоевали всеобщую приязнь и одобрение. Ты же постоянно болела, и по этой причине оставалась дома, под присмотром хозяйки доходного дома за отдельную плату. Скажу честно, до пожара я видела тебя лишь единожды.

Интересно… Господин Круторогов сказал, его доверенные слуги поселились со мной на севере, но почему потом уехали? Сбежали? Кто-то что-то заподозрил? И зачем было выставлять меня больной? Наверное, чтобы предельно изолировать от общества, скрывать, пока опасность не минёт.

— А потом в наш провинциальный театр привезли знаменитый спектакль Малого театра имени его величества крола Пшемысла Казимирова. Я знала, что твоя мать любит искусство, и походатайствовала за нее перед нашим воеводой Косминским. Чтобы задобрить такую отменную учительницу, оставить ее преподавать в нашем пансионате, воевода выделил три дополнительных билета, и после долгих колебаний (я так и не поняла, почему Коледины не хотели брать подарок) мы все вместе отправились смотреть известный спектакль.

Она замолчала, вспоминая тот кошмар, и я вдруг поняла кое-что важное: все эти годы я жалела себя, считая, что потеряла больше всех, что больнее всего пришлось мне. Но я была ребенком, и мало что помнила, а вот Матильда запомнила все до мелочей: бушующее пламя, крики, смерть.

— Как это было, — спросила слабым шепотом.

— Мне нужно было отлучиться для беседы с важной персоной из совета попечителей воеводства. Я надеялась на денежную помощь пансионату, и мы с ней весьма приятно побеседовали в ее ложе, как вдруг почувствовали запах гари. Актеры играли на сцене, публика затаила дыхание (нас не часто баловали подобными представлениями), и люди не сразу обратили внимание на дым. Но раздались первые крики, в мгновение ока все подскочили, образовалась давка, шум. Я пыталась пробиться к вам, но пожар с неестественной силой и скоростью расползался, люди задыхались от ядовитого газа. Пока я добежала до лестницы, стали осыпаться балки. Представляешь ярость огня! Следствие показало, что в театре злостно нарушали все возможные правила пожарной безопасности: якобы и запасных выходов не было предусмотрено, и лестницы были слишком узкими для большого скопления людей, и расстояние между рядами стульев было непозволительно уменьшено. Но среди народа ходили слухи об умышленном поджоге. Нам, смертным, не уничтожить за несколько минут огромное здание!

Они сожгли заживо сотни людей, сотни! Изверги! Семья Рустемзаде пролила много крови, только чтобы избавиться от меня. А я не могу даже признаться Матильде, да и что я скажу, что из-за меня мертва ее дочь?!

— Когда я пробилась в коридор на нашем этаже, то сразу увидела твоего отца с моей девочкой на руках, — ее голос треснул, сменяясь рыданиями. — Они лежали на полу, раздавленные рухнувшим потолком. Чуть поодаль была твоя мать: ей придавило нижнюю часть туловища. Я думала, вы тоже мертвы, но вдруг она пошевелилась, и ты громко заплакала. Я взяла тебя, а она умерла, не успев сказать ни слова. Не помню, как мы выбрались, все полыхало в красном мареве. Пришла в себя только в лечебной карете. Сердце разрывалось от горя, но я лишь крепче прижала тебя к себе, уже зная, что никогда не отпущу.

Последующие полчаса мы провели обнявшись, уткнувшись в плечи друг друга, и поливая их слезами. С того дня в целительском корпусе, после подслушанного разговора, я словно переродилась, смотря на свою жизнь, поступки, окружающих и все остальное под другим углом. Наконец-то я смогла понять мою Матильду, и оценить ее по достоинству.

— Моя Элиф, моя милая доченька! — приговаривала женщина, нежно гладя меня по волосам.

— Позвольте задать еще один вопрос! Почему вы назвали меня Элиф? Насколько я помню, при рождении мне было дано другое имя.

— Да, по документам у тебя было другое имя, но все сгинуло в пламени, восстанавливать было некому, а, когда у меня просили, как тебя записать, я растерялась, забыв напрочь твое законное имя. По правде говоря, твои мать и отец тебя им и не называли почти, предпочитая прозвище — Элиф. Его я и вспомнила. Не знаю, где они услышали это слово, и что оно означает, но с того дня ты стала Элиф Стрелицкой, и я ни разу не пожалела, что мы стали семьей.