Белое перо

– Прощай, Элигос, – улыбнулась она, прижав белое перо к груди. С её ресниц сорвалась слеза, которая разбилась на тысячи сверкающих осколков. Девушка обвела грустным взглядом пустую улицу и повторила. – Прощай.

Эпилог

Томаш. Пять лет спустя.

– Папа!

Мужчина в очках вздрогнул, когда в него врезалась девочка, а потом рассмеялся.

– Злата, нельзя же так пугать, – сказал он, беря её на руки. – Ох, кто-то съел много мороженого и растолстел?

– Нет, – улыбнулась она, а потом закусила губу. – Мама сказала, что ужин готов.

– Скажи, что я сейчас приду, – кивнул он и, опустив девочку на пол, дождался, когда она убежит из кабинета, после чего перевел взгляд на стену.

На стене висели многочисленные грамоты, обложки журналов, где Томашу вручали литературную премию, его фотографии с известными актерами и актрисами. Но особое место занимал смешной рисунок, изображавший странного мужчину с черными крыльями и красными глазами. Рисунок был помятым и поэтому его поместили в рамку, но висел он ровно в центре.

Томаш вздохнул и, сняв рисунок со стены, задумчиво хмыкнул. Он повернулся к двери, когда там мелькнула тень, и улыбнулся, увидев жену. Миловидную женщину с круглым животиком. Томаш подошел ближе и, ласково обняв её, протянул жене рисунок.

– Помнишь? – спросил он.

– Конечно. То купе в Берлин сложно забыть, – рассмеялась она. – Как и ту ужасную женщину с фиолетовыми волосами.

– Знаешь, Стелла, если бы не тот мужчина в черном, я бы так и не рискнул подойти к тебе, – тихо ответил Томаш, но жена сжала руку и нежно поцеловала его в щеку.

– Знаю. Поэтому рисунок Златки висит у тебя в центре стены славы.

– Да. И я благодарен этому человеку. Но я не помню его лица. Только имя. Странное имя.

– Элигос, – ответила Стелла, кивнув. – Я тоже часто вспоминаю его, Томаш. И знаешь, я благодарна ему за тебя.

– А я благодарен за тебя, – улыбнулся тот, поправив очки. – Завтра выходит моя новая книга. Отличный повод пойти в ресторан и поднять бокал за нашего таинственного покровителя.

– Я и маленький Арно только за, – рассмеялась Стелла, прижавшись к мужу.

Доминика. Шесть лет спустя.

– Девочки! Обед! – крикнула мать-настоятельница, выходя во двор. Она улыбнулась, когда стайка маленьких девочек, испуганно пискнув, бросилась врассыпную, оставив в центре двора грустную Аню, которая растеряно прижимала к груди вязаного медвежонка и не понимала, куда все убежали. – Анечка, что такое?

– Они не берут меня к себе, – надув губы, ответила девочка, подходя ближе. Она подняла на монахиню опухшие глаза и всхлипнула. – Вы меня теперь в другой приют отдадите, да?

– Нет, милая. Больше я никого никуда не отдам, – тихо сказала сестра Доминика, с трудом наклоняясь к девочке. – Не бойся.

– Другие сказали, что отдадите.

– Это глупости, Аня. Как я могу отдать такую лапочку, как ты, – улыбнулась Доминика. – А знаешь, раз они все убежали и не хотят кушать, я, пожалуй, дам тебе конфету.

– А я должна буду съесть овсянку? – хитро спросила Аня.

– Да. Без концертов.

– Эх. Хорошо. Матушка Доминика, – чуть подумав, ответила девочка. – А вы меня правда не отдадите в другой приют?

– Нет, милая. Ты можешь мне верить. Беги в столовую, а я пойду за конфетой, – грустно улыбнулась мать-настоятельница.

Она дождалась, когда девочка забежит внутрь приюта, и, прислонившись к столбу беседки, увитому плющом, вздохнула, после чего внимательно посмотрела на свои руки. Сестра Доминика все еще чувствовала кровь на своих руках и представляла, как Анечка похожа на её не родившуюся дочь. Но кровь с каждым днем становилась все бледнее, а Аня привязывалась к ней все больше.

Вздохнув, Доминика посмотрела на серое небо, достала из кармана конфету и медленно направилась к входу в приют.

Мирко. Семь лет спустя.

– Златулина! Златка!

– Мирко! Ты где шлялся-то, а? – рассмеялась дородная женщина, утерев пот со лба и отойдя от лохани с мыльной водой. Она покачала головой и охнула, когда Мирко, постаревший и поседевший, подбежал к ней и крепко сжал в своих объятьях. Правда, он резко спохватился и бережно поставил жену на землю, после чего ласково провел рукой по животу.

– С девчатами на пруд ходили, – виновато улыбнулся он. – Сегодня на ужин тушеная рыбка.

– И славно. А то от твоей картошки уже в горле ком стоит, – буркнула Злата. – Не дуй губу. Шучу я.

– А я же ради тебя это все, – отмахнулся Мирко, но растаял, когда Злата прижала его к груди.

– Знаю, глупый. Ради нас ты себя не щадишь, – тихо ответила она. – Помоги воду вылить. А я пойду рыбу чистить.

– Нечего тебе руки ранить, – всполошился Мирко. – Сам почищу. Ты вон Матиаса носишь. Так носи. И себя береги.

– Ой, ну не муж, а золото, – рассмеялась Злата. – Пошли уже. Заботливый ты мой. Ох, Мирко, чтоб я без тебя делала, а?

– Не знаю. Я вот точно бы по наклонной пошел, – вздохнул он, вспомнив странного мужчину с девочкой, которых подвез однажды до Дрездена. – Но я рад, что бросил баранку, Златулина.

– И я рада, Мирко, – ответила его жена, с любовью посмотрев на мужа.