Благодаря этому невесть откуда взявшемуся отстранению, Таня смогла без особых приключений добраться до ванной, оказавшейся, к счастью, совсем рядом, и там придирчиво рассмотреть себя в зеркало. Лицо, конечно, оставляло желать лучшего и даже, по строгим Таниным меркам, не вполне заслуживало определения «лицо». Впрочем, принимая во внимание такое пробуждение, деформации были минимальными и, положа руку на сердце, заметными только ей одной. Но вот ниже картина оказалась довольно странной. От живота почти до колен — темная кровь, где пятнами, где подсыхающими струйками. «И ведь что характерно, — насмешливо подметило так своевременно обособившееся сознание, — выше пояса мы в маечке, а ниже — все голо, как в той песенке. И с кем же ты, мать, на сеновале кувыркалась?»
На самом-то деле было не смешно. Гадко. Стыдно. И обидно. Украли последнее, что было. Вывозили оскверненное тело в ее же крови. Не смешно извиваться под душем, методом проб и ошибок подбирая наименее мучительную позу, не смешно раскорячкой возвращаться в малознакомую спальню, брезгливо перебирать запятнанное экс-белоснежное постельное белье, копаться в ворохе собственной одежки, безнадежно мятой и поспешно сброшенной на кресло у окна, спускаться по деревянным ступенькам, морщась при каждом шаге, сжимая дрожащей рукой полированные перила. Мутило. Перед глазами появилось лицо дяди Афто.
Утро помещицы…
Внизу, в просторной, богато обставленной гостиной, стоял густой кислый дух вчерашней пьянки. Источник этого духа ничком валялся на ковре возле неприбранного дивана, дрожа затылком с реденькими взмокшими волосами. Должно быть, как вчера уронили, так и лежит… Мельком отметив это обстоятельство, Таня вышла в холл, открыла левую дверь и очутилась, как и предполагала, на кухне. Тут было прибрано и свежо: открытая форточка щедро подавала внутрь благоухание нагретого солнцем соснового бора. Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего… Таня по-хозяйски открыла сверкающий белый буфет, отыскала хрустальную сахарницу и банку с молотым кофе, поставила на плиту турку…
Вот так, значит… Конечно, целомудрие — не та штука, которой есть смысл гордиться в двадцать лет, и в принципе в список своих добродетелей Таня его не вносила. И сохранила, пожалуй, лишь потому, что мужчины в ее жизни — Генерал и Шеров — отличались некоторыми, скажем так, особенностями. Тем не менее кто-то должен за это поплатиться. Еще и потому, что с некоторых пор это не ахти какое достоинство приобрело для нее смысл и придавало уверенность…
Кто? По большому счету, подозреваемый один, но, чтобы знать наверняка, не хватает решающих штрихов. Она их найдет. По голосу поймет, так ли… Значит, еще раз, что было вчера? Быстрый и плавный перелет в столицу, где в аэропорту их уже дожидался Гоша на родительской «волге», поездка с ветерком по приветливому солнечному городу. Сначала на какое-то Алтуфьевское шоссе, где Никитка последние полтора года снимал квартиру на паях с приятелем-актером, находящимся сейчас в отъезде. Там они сбросили вещички, которые не имело смысла тащить на дачу, в том числе и бошевский кухонный миксер со множеством насадок — Танин подарок новобрачным, еще кое-что, перекусили на скорую руку и помчались на дачу.
Дом пришлось осматривать наспех, но Таня с первого взгляда поняла: это то, что надо. Не столь монументально, как у Шерова в Отрадном, зато изысканно и благородно. Несколько запущенный, но красиво поросший кустами участок, крутая, в немецком стиле крыша, высокое крыльцо. На первом этаже — просторный холл, вполне современная кухня и солидных размеров гостиная с витой лестницей на второй этаж, а там — галерея, две спальни, ванная в югославском кафеле… За домом хозблок — гараж на две машины, еще что-то там. А за оградой — ухоженный, чистый лес, одурело горланят птицы и детишки на невидном отсюда речном пляжике…
Захватив Архимеда и бледного, провонявшего коньяком, но дочиста отмытого и выбритого Максимилиана, впятером помчались обратно в Москву, регистрировать куплю-продажу в нотариальной конторе и в главном управлении дачного треста, в ведении которого находился поселок. Нужные звоночки были сделаны заблаговременно, и приняли их оперативно, без проволочек, так что они не опоздали отметиться, что называется, и на местном уровне. В машине Максимилиан пару раз начинал было ныть, но Архимед быстро приводил его в чувство, давая глотнуть из объемистой алюминиевой фляжки, которую тут же отнимал, чтобы клиент не отрубался раньше времени. Добротно обработанный идеологически, в инстанциях Максимилиан вел себя исключительно прилично, бумаги подписывал четко и даже весело, как бы с чувством большого облегчения. Никита держался корректно, но как-то подавленно, изредка бросая на сестру непонятные взгляды…