Белоэмигранты на военной службе в Китае

24 марта. По дороге видел Михайлова, он едет в Цинанфу. Немного позавидовал, что здесь нечего делать, а условия жизни – походные. Полагая, что наш состав уйдет не скоро, ушел из вагона налегке. Вернулся – нашего состава и след простыл. Пришлось ехать с эшелоном Танаева, на открытой платформе. Хорошо, что погода была теплая. Приехал в Тянь-цзин. Меркулов уже уехал к Тупану. Я решил съездить к нему. Поехал зря, так как его не застал и сильно проголодался, целый день не ел. Вернулся в вагон, где меня покормил майор Чжан, и я улегся. Слышал ночью, как приехал Николай Дионисьевич.

Ужасно грязный русский народ, даже интеллигенция. Совершенно потрясающая ругань, везде и повсюду! Даже сказал Танаеву, что вообще это не является необходимостью. Не знаю, понял ли он.

25 марта. Проснулся прекрасно. Танаев угостил двумя яйцами. Он произведен в капитаны, хотя служит только один месяц. Никуда не хотелось бы выходить из вагона. Ничего не делаю. Сегодня постараюсь отправить письма. Видел Жирара. Встретились – поцеловались. На нем китайская форма, как на корове седло. Особенно не гармонируют тонкие ноги с толстым задом. Характерная фраза: «Нечаев приказал, и я, конечно, остался». В вагоне у нас – грязь кромешная. Вестовые, обвешанные оружием, пьянствуют, а начальство, «шляпы», ничего не предпринимают. Получил письмо от Доброходова, все просит места. Сейчас же каша, ничего не разберешь. Я еще и сам не знаю, что буду делать. Чепуха необычайная.

26 марта. Утром поехал в Луй Шу. Теперь этот штаб именуется «Штабом победы». Вчера были иллюминация и парадное угощение для всех нас из-за поездки куда-то Тупана. Невозможно проехать по улице. Пришлось объезжать круговым путем. Сегодня все убирается. Хотел ехать за вещами в Цинанфу, но Николай Дионисьевич не пустил, пришлось написать письма, чтобы их прислали. Ходил смотреть резиденцию Тупана. Какая большая она и даже огромная построена и как все заброшено и загажено! Все равно, как было на нашей гражданской войне. Увидел причудливые карликовые яблони и груши. Хотелось взять с собой. Одна из комнат – видимо канцелярия, вся завалена бумагами и книгами. Кругом – мерзость запустения. Был сегодня в доме Тупана: смесь роскоши с убожеством. Потолки – лепные, а двери выкрашены охрой, и на стенах – большие фотографии. Уже 2-й день угощаюсь изысканным китайским столом. Угощают нас майоры и подполковники. Познакомили с каким-то генералом, который говорит по-русски. Смесь азиатчины с поверхностной культурой Запада. Милофу[910] держит себя Наполеоном. Видел Чехова. Он мне нравится. Поздним вечером вместе с Мамлеевым иду в город. Зашел в русскую лавку и кафе Кислинга. Затем были на европейской концессии. Среди громадных красивых домов – мертвая тишина. Зато в японской и китайской стороне – оживление. В вагоне – недоразумение между Мамлеевым и командиром инженерной роты из-за уборной. Так в конце концов создается недоразумение крупное. Надо подробно описать китайские порядки в штабе Гун Шу в связи с «победами и мужеством». Прислали мне вещи и письма. Надо помыться да руки помазать, но я не мог ничего достать для этого. Тяньцзин в этом отношении скверный город: что надо, не достанешь, а то, что не надо, на глаза лезет. Надо уже думать, как достать деньги. Но пока дело не двигается.