Белоэмигранты на военной службе в Китае

Вот и «Тупан-Гуншу», дворец маршала, бесконтрольного и полного владыки провинции с 34-миллионным населением! Среди надворных строений и у ворот стоят часовые. Под буйно раскинувшими свои ветки деревьями – заповедный пруд, в котором плавают огромные старые рыбы, видные сквозь прозрачную зеленоватую воду. Они неприкосновенны, эти обитатели пруда. Их лишь беспокоит шум падающего в воду хлеба и пампушек, которые им бросают в изобилии. Над прудом склонились столетние корявые криптомерии. Прямо напротив пруда – длинные китайские покои, предназначенные для торжественных приемов и банкетов. В глубине, в левых пристройках, помещается штаб русских частей. Трещат телефоны, снуют ординарцы, группа офицеров дожидается приема. Рядом, в длинном дворике коновязи, где чистят кругленьких, лоснящихся сытых лошадей-монголок, – русские солдаты в китайской форме. Это – личная охрана дубаня, которыми командует известный скакун, ротмистр, а теперь майор китайской службы Танаев. Михайлов помещается в двух небольших комнатах китайской фанзы, а в следующей, побольше, штабное собрание, далее – комнатка, в которой живет инженер Соколовский, ведающий заводом кожи и амуниции. Полный титул его – «управляющий делами Н. Меркулова». В его комнатке, кроме его кровати, продавленная койка Вс. Иванова[868], который остался в Тяньцзине и, к общему удовольствию, не здесь. Тут же находится и 3-й сын Меркулова, который томится от безделья, пьет и не знает, куда себя деть. А вот помещение для солдат. Входим во двор китайской фанзы, сделанной на манер кумирни. Во дворике – грязь. Тут же, у глинобитного забора, люди делают свои дела! Моются прямо во дворе. Внизу – китайцы, наверху – наша музыкальная команда и наша комната. Вместо потолка – бумага, которая местами продралась и провисла, свисая длинными клочьями. На полу, в комнате, которую мы проходим, инструменты, настланы одеяла. Музыканты – в самых живописных позах, в нижнем белье солдатского образца, спят тяжелым послеобеденным сном в душной неподвижной тишине, нарушаемой храпом да каким-то сонным бормотанием. Часть музыкантов всю ночь дулась в карты. Я не понимаю их свинской жизни: спят на какой-то ветоши, ничего у них нет, курят окурки, целый день ничего не делают! Может быть, это потому, что за ними нет присмотра, а Квятковский уехал в Харбин? Но все же эта манера опускаться и жить по-свински – ужасна, а ведь каждый получает, на худой конец, 14 долларов в месяц на всем готовом, а многие и больше! Как все-таки тяжело жить тут в этих условиях: климат ужасающий, все время – в испарине, все липнет, постоянно надо менять белье, ничего не высыхает. Поэтому почти все живут без семей и жен, потому что жить им негде при всем желании»[869].

Кое-кто жил в вагонах, в которых зачастую ездили. Ильин так описывает вагон Михайлова: он «большой, пульмановский, какого-то особого типа, скорее 3-го класса с отделениями, а 2-я половина – с салоном, где помещается сам Михайлов. В 1-м отделении – полковник Калаушин с киноаппаратом и своими помощниками»[870].

В то же время в своем дневнике Ильин 25 июля 1926 г. пишет: «Михайлов – замечательный человек. Упорный, работающий, он ничего себе не позволяет – не курит, не пьет, ходит в казенном платье. Носки его, когда он снял сапоги, все заштопаны, а на пятках – дыры. Питается он тоже с общего штабного пайка. А ведь получает в месяц 500 серебряных долларов и, как начштаба, дополнительно еще 300 представительских – целое состояние! Человек он – неумный, хитрый, большой интриган, но Меркулову предан слепо, почему Меркулов им так и дорожит»[871].

С 1925 г. для русских в Цинанфу стала работать библиотека, которая помогала отвлечься от суровых реалий жизни и погрузиться в другой мир, вспомнить Родину и расслабиться. Отрицательным моментом было то, что библиотека была платной[872]. Действовала библиотека, пока Цинанфу не был оставлен войсками Чжан Цзучана.

К тому времени и без того суровый быт наемников еще больше ухудшился. Один из них писал: «Я только что вернулся с фронта, где был два месяца, по болезни, иначе трудно вырваться. Да, многое пришлось перенести с этим фронтом, Вы бы знали! Мы прошли почти 600 верст пешком через всю Шаньдунскую провинцию. Для меня это было очень трудно, и вышел живым я оттуда, лишь уповая на Бога. В это время мы не знали, что делается вокруг. Чтобы снова не попасть на фронт, мне нужно уезжать из Пекина. А то, несмотря на наши болезни, снова могут туда послать. Постановка в нашем отряде – очень скверная, казармы – как конюшни. Холод, голод, простое помещение без окон и пола и нет печей, а ведь сейчас зима. Я приехал сюда с фронта и ужаснулся. Сейчас пишу письмо, а у самого зубы стучат от холода. Завтра я и М. уходим работать в ресторан лишь из-за того, чтобы быть сытыми и в тепле, но опять же до прихода нашего отряда надо оттуда уходить, так как могут вернуть на фронт»[873].