Белогвардейцы

- Это временно, вернем...

- Кто?

- Советская власть!

- А ты сеять умеешь? - рассмеялся кто-то в задних рядах.

- Мы вам землю вернем, - вывернулся Сырцов.

- Ты нам лучше барина верни, - прогудел тот же голос. - Хороший был у нас барин!

"И за такую сволочь я воюю, кровь проливаю!"

- В общем, так, - рявкнул Сырцов, наливаясь ядреной злостью. - Среди вас контра работает, гнида белая, это мне ясно как белый день! Так вот, я отсюда не уйду,

пока гниду эту с корнем не вырву! - Крутанулся на каблуках, упер бешеный взгляд в Дольникова. - Понятно?

- Понятно, - усмехнулся Дольников. Нехорошо усмехнулся. Зло.

- А теперь скачи в крайнюю хату, там с тобой еще одна сволочь желает поговорить. Лысенков, сопроводи начштаба!

ГЛАВА VIII

Великого князя Николая Николаевича сгубила глупость. Он не знал элементарного: что можно одному, нельзя другому. Поэтому рассуждал примерно так: "Суворов смог! А я что, рыжый?" И, недолго думая, сочинил приказ: армию генерала Иванова отправить через Карпаты в Венгрию, а генерала Сиверса через Мазурские болота в Восточную Пруссию.

Осень сменилась зимой. Завьюжило. Запуржило. Самое время передохнуть, запастись провиантом, огневыми припасами... А здесь приказ: наступать!

Меж Сувалками и Августовом армия генерала Сиверса попала в "клещи"...

Зимней февральской ночью немецкие гренадеры прорвали фронт, под завывание ветра обошли передовые полки - Семеновский и Преображенский - и с тыла бросились в атаку.

Рукопашная схватка - это неожиданность. Поэтому,

как правило, побеждает нападающий.

Когда началась атака, полковник Вышеславцев спал.

Когда раздались первые выстрелы, выскочил из блиндажа. Но было уже поздно. Немцы ворвались в окопы, и Вышеславцев, не успев выхватить револьвер из кобуры, получил сильный удар прикладом в шею...

Утром стотысячная русская армия перестала существовать - две трети погибли, остальные сдались в плен.Полковник Вышеславцев и поручик Дольников, раненный в плечо, попали за решетку лагеря Штральзунд, расположенного на берегу Северного моря. Раньше они встречались редко - на военных советах да за обедом в Офицерском собрании. Ближе познакомиться мешала иерархическая табель о рангах. Теперь же они знали

друг о друге все, ибо вместе хлебали обед из оранжевой брюквы и картофеля, вместе спали, читали газеты, до хрипоты обсуждая шансы русской революции. Однажды в

их спор - дело происходило в столовой, где обычно перед сном собирались офицеры, - вклинился высокий поручик с тонким ртом и странными грустными глазами.

- Вы верите в революцию? - спросил он, резко остановившись.

- Я ее не отрицаю, - сухо, ответил Дольников, не желавший продолжать разговор на столь щекотливую тему. Но грустному поручику, видимо, было плевать на

чужое настроение. Его мучила внутренняя боль, и ему хотелось ее выплеснуть.

- Объясните мне тогда, как вы представляете всеобщее избирательное право среди наших мужиков?

Вопрос был прямой, и на него надо было отвечать.

- Съезд русских землевладельцев объединил не только помещиков, но и мужиков, - проговорил Дольников, изрядно подумав. - Ибо и те, и другие желали только

одного: чтобы при выборах в Государственную думу не просочились бы поляки и евреи.

- Евреи - опасный народ, - согласился поручик. - Вечные и непримиримые враги самодержавия.

- Вы монархист?

Поручик откинул гордо посаженную голову.

- "Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, с раскосыми и жадными очами!.." Процитировав, сказал угрюмо: - Блок прав. Мы должны были сохранить наше грубое

язычество. Мы - варвары. Нам нужен деспот.

- Наполеон?

- Зачем нам Наполеон? Петр Великий... Разве не

личность?!

- А Ленин вас бы устроил? - задал провокационный вопрос Дольников.

- Ленин? - Поручик глубоко задумался. - Если бы он мог сломать и разрушить все старое, очистить Россию от скверны, предрассудков, а для этого нужно немногое:

впасть в варварское состояние - самый чистый из источников, я бы, пожалуй, пошел за ним.

- Вы шутите? - почти с ужасом спросил Дольников.

- Конечно, шучу. - Поручик расхохотался. - Спокойной ночи, господа.

- Кто это? - спросил Вышеславцев, неприязненным

взглядом проводив долговязую фигуру.

- Тухачевский. Поручик Семеновского полка.

Через два дня Тухачевский совершил побег. Он надеялся добраться до моря, морем - в Швецию, а уж из Швеции - в Россию. Не вышло. Через три недели его схватил военный патруль.

Еще три раза бегал Тухачевский, и все три раза его ловили. И только пятый побег увенчался успехом - ушел...

Вышеславцеву и Дольникову повезло - ушли с перой попытки.

- Разрешите?

Вышеславцев убрал со лба пальцы, качнулся вперед,

и его жесткое, окаменевшее от мрачных раздумий лицо

судорожно дернулось, расслабилось в детской, беззащитной улыбке.

- Миша, ты?

- Я, Владимир Николаевич! - Дольников шагнул

навстречу, но...

Вышеславцев уже взял себя в руки, вогнал чувства в привычные рамки офицерских отношении, проповедующих сдержанность, выдержку и спокойствие при любых обстоятельствах. Поэтому не бросился в объятия, как ожидал Дольников, отделался рукопожатием и, чтобы оправдать свое поведение, вытащил из-под стола и показал босые ноги.