Белокурые бестии

Алеша стоял молча и как бы немного отстранившись от Бейлиса, внимательно глядя на него сквозь очки, на лице его застыла гримаса столь явного холодного презрения и отвращения, что Маруся даже немного испугалась, однако Бейлис добродушно улыбался Алеше и, казалось, совершенно ничего не замечал. На прощание он еще раз посоветовал Алеше хорошенько подумать о Ленноне, еще раз радостно кивнул Марусе и отправился в свой кабинет.

— Надо же, он не интересуется оккультизмом! Что ж мне тебя, блядь, на черную мессу пригласить, что ли? — громко и отчетливо произнес Алеша и повернулся к Марусе.

— Ну что, он уже сводил вас в ресторан? — Алеша жестом указал в направлении кабинета Бейлиса, — Рассказал уже, как его на зоне ВОХРы черной икрой кормили? Он ведь на зоне икру ложками жрал, плейбой хуев!..

На самом деле, пару лет назад Маруся уже видела Алешу, с которым заочно была знакома и раньше, так как переписывалась с ним по электронной почте. Но впервые она его увидела, когда он приехал в Петербург и выступал в одном из залов музея-квартиры Пушкина на Мойке, 12, где тогда собралось довольно много народу.

Алешу представил Игорь Кондратюк, юноша с огромным носом, крошечным лбом и очень утонченными манерами, который возглавлял литературный клуб «Интеграл», организовавший выступление. Алеша читал отрывки из своего нового романа «Досье смерти», где цитаты из «Майн Кампф» перемежались с матерными словами, цитатами из Талмуда и заклинаниями на непонятном языке, который, как уточнил Алеша, ввел в обиход Алистер Кроули. Алеша завершил свое выступление словами: «Хайль Хуй! Хайль жопа! Хайль пизда! Зик Хайль! Хайлю Хуй! Хую Хайль! Хенде Хох! Всем пиздец!» После этого в зале воцарилась гробовая тишина.

С заключительным словом выступил Тарас Загорулько-Шмеерсон, который тоже был членом «Интеграла». Маруся, всякий раз, когда заходила в бар при галерее неподалеку от Невского, встречала его там, он обязательно сидел за столиком, тупо уставившись своими маленькими поросячьими глазками поверх съехавших на нос круглых очечков на неизменно стоявшую перед ним бутылку пива, казалось, он там живет, к тому же, жена его работала в этом баре буфетчицей. Загорулько начал свою речь издалека, по его мнению, сейчас, после Витгенштейна и Барта, уже невозможно относиться к поэтическому высказыванию так, как раньше, потому что это высказывание утратило свой прежний сакральный смысл, отождествившись с высказыванием обыкновенной человеческой речи, отчего в постмодерной культуре возникла революционная ситуация, когда низы, то есть читатели, уже не хотят читать стихи, а верхи, то есть поэты, не могут их писать, поэтому все современное искусство как бы застыло в ожидании нового дискурса, способного адекватно передать новые реалии и оттенки бесконечно дробящегося и ускользающего смысла.

Такая ситуация, по его словам, уже существовала в начале века в физике, и еще Макс Планк предупреждал, что главной проблемой всей современной науки рано или поздно станет поиск нового дискурса, способного восстановить возникший после Эйнштейна дисбаланс между означаемым и означающим, референцией и смыслом. Именно эти проблески нового дискурса Загорулько в изобилии обнаружил в текстах Алеши Закревского, и это обстоятельство внушало ему надежду, вместе с тем, он считал, что в этих текстах очень силен деструктивный момент, так как они обращены не только к будущему, но и к прошлому, к традиции Серебряного Века, «читая их каждый как бы бродит между руин старого здания, на стенах которого еще сохранились обрывки старых обоев с поблекшими картинками и полустертыми надписями, поэтому не случайно, например, Алексей Закревский обращается в своих текстах к трагической судьбе Эрнста Рема, так как каждый из нас и сегодня еще способен почувствовать некоторое обаяние «Гибели богов»…» В этот момент сидевший в первом ряду здоровенный бритый наголо мужик вдруг вскочил и со словами: «Педераст проклятый!» — набросился на Загорулько и начал его душить.

Первой к Загорулько на помощь пришла его жена, через некоторое время подоспели еще несколько человек. Мужика пришлось выносить из зала на руках, а он, извиваясь всем телом, продолжал вопить: «Сука, педераст проклятый, когда ваши придут к власти, они тебя первого замочат!» — по-прежнему обращаясь исключительно к Загорулько. Алеша все это время стоял в стороне и с любопытством наблюдал за происходящим сквозь очки, у него были коротко подстриженные темные волосы и неестественно бледное с желтоватым отливом лицо, какое бывает у людей с больной печенью, эта бледность еще сильнее подчеркивала застывшее на его лице выражение холодного презрения и отвращения к окружающим.