Белокурые бестии

Серафим сразу же выразил глубокое недоумение, как такому просвещенному и утонченному человеку, как Корзун, могло вообще прийти в голову издавать Селина, ведь это же фашист и человеконенавистник, перевод которого теперь просто жег руки Серафима, отчего он даже спокойно о нем говорить не мог, к тому же он недавно окрестился и принял православие, ему было так стыдно, что своему напарнику и соиздателю Сокольскому, честнейшему человеку, морскому офицеру и гениальному писателю, он до сих пор даже не решился признаться, в какую авантюру по своей неопытности и непросвещенности он того вовлек, да и Марусю он напрасно убедил переводить Селина, даже дал ей книгу Селина, которую перед тем купил в Париже на собственные деньги, Маруся ведь до встречи с Серафимом о Селине знала еще меньше, чем Серафим, поэтому и перевод у нее получился на уровне подстрочника, над которым ему самому пришлось еще много поработать, доводя его до кондиции, потому он имел теперь полное право даже поставить на этом переводе свое имя, но как глубоко верующий человек он этого делать не стал — пусть переводчицей считается Маруся. Зачем ему пачкать о Селина свое имя?

Но Корзун должен иметь в виду, что, так как этот перевод Маруся выполняла в качестве служебного задания для их издательства и была даже оформлена у них на ставку переводчицы, то все права на этот перевод теперь по закону пожизненно принадлежат их издательству — любой суд ему это подтвердит…

Такая трактовка событий оказалась совершенно неожиданной для Корзуна, и он на следующий день встретил Марусю в очень мрачном расположении духа. Действительно, если все было так, как говорил Серафим, то даже если по сути это было не так, а только по форме, все равно, действительно, получалось, что у них с Марусей в суде нет никаких шансов. Марусе тоже никогда раньше в голову не приходило ничего подобного, тем более, что перевод Селина она закончила еще за два года до встречи с Серафимом, ей все это казалось совершенно абсурдным, однако Корзун, кажется, так не думал, потому что он в тот же день вернул Марусе свой экземпляр договора и попросил ее подписать специальный акт о его немедленном расторжении. Маруся вынуждена была это сделать, потому что даже денег от Корзуна она еще никаких не получила, так что, в сущности, на данный момент их ничего больше не связывало. В суде она теперь осталась совершенно одна, без «прикрытых тылов», один на один с судьей и Серафимом, правда, ей обещала свою поддержку Комарова, но Марусе очень не нравилось, что информация о ее намерении издать Селина у Корзуна, о которой знали до самого последнего времени только он и она, стала известна Серафиму вскоре после того, как она поручила вести свои дела Комаровой.

* * *

Костя не советовал Марусе отказываться от услуг Комаровой, какую бы информацию кому она ни передавала. Им, по его мнению, она еще пригодится, и прежде всего, он считал очень ценной ее годами нажитую и обкатанную в столкновениях с жизнью глупость, которая, как поздний зимний снег или вода после долгого тропического дождя, толстым слоем покрывающие поверхность земли, должна была немного смягчить удар, в тот момент, когда они с Марусей упадут с большой высоты и ударятся о гранитную тупость судьи — без Комаровой, что бы она там ни вытворяла, они запросто могут и разбиться.

На всякий случай, со своей стороны, Костя тоже решил слегка подстраховать Марусю и согласился пойти с ней на первое заседание суда, которое должно было состояться уже буквально через два дня.

Однако Маруся никак не могла успокоиться, ведь она, чтобы тоже немного подстраховаться, даже пообещала устроить Комаровой приглашение в Париж, город ее мечты, в котором она хотела побывать с самого детства, а у Маруси как раз там был в Буа-Коломб замечательный знакомый, потомственный аристократ, который с радостью ее у себя примет, причем совсем даром, и она там будет жить в одном из самых комфортабельных пригородов Парижа в уютной светлой комнатке, где ее, возможно, даже будут кормить, так что она не могла до конца поверить в то, что Комарова ее, несмотря на все эти перспективы, решила подставить. Что мог предложить ей Серафим, да и что вообще могло быть лучше Парижа?

Костя же считал, что она совершенно не права, ибо то, что Комарова так заинтересовалась Парижем, по его мнению, было классическим трюком из числа тех, что он в изобилии наблюдал все в тех же детективных фильмах, где один герой, чтобы предельно усыпить бдительность другого, чаще всего, именно и внушал ему, что он в нем очень заинтересован, а когда тот полностью успокаивался и не волновался, как раз в этот момент его и кидали, в том числе и адвокаты, которые тоже часто фигурировали в подобного рода фильмах. Адвокат с опытом Комаровой, а ей уже было за пятьдесят, за долгие годы своей практики, по мнению Кости, просто не могла не усвоить этот простейший прием.