Белокурые бестии

Костя его называл «зеркальной страховкой», так как в данном случае человек, желая усыпить бдительность другого, добивался того, чтобы тот приписывал ему собственные чувства, то есть как бы видел в нем самого себя, как в зеркале, в результате чего его уже было гораздо проще кинуть, подставить, опустить или даже замочить. Поэтому Маруся со своим Парижем, по его мнению, здорово лопухнулась, так как она явно недооценила меру изощренности Комаровой, предложив ей такую простую материальную вещь, как Париж. Маруся, судя по всему, все еще витала в облаках, неужели она не понимает, чего та на самом деле от нее ждала, а ведь Комарова сразу же ей на это намекнула, при первой встрече, когда сказала, что Листьева, Старовойтову и других убили за талант, то есть она ждала от Маруси, чтобы и она тоже прежде всего оценила в ней ее талант адвоката, ее профессионализм, опыт и цепкость. А Маруся, наверное, решила, что Комарова, пресытившись ложными ценностями европейской цивилизации, стремится к вещам попроще, и, может быть, вслед за Гогеном не прочь отправиться даже к дикарям на Таити, именно поэтому теперь, со своим Парижем, Маруся и оказалась у нее на крючке, Костя был в этом убежден.

Конечно, все эти тонкости, всю эту диалектику человеческой души, было не так просто понять, но ведь был же старый проверенный способ, в котором в чистом виде воплотилась идеальная модель все той же «зеркальной страховки», и Марусе, как переводчице Селина, стыдно было о нем не знать — Костя имел в виду, конечно же, любовь, то есть Марусе, не вдаваясь в тонкости ее психологии, достаточно было намекнуть своему адвокату, что она ее очень любит, причем не просто любит, а любит, как саму себя, не меньше, тогда та сразу же бы почувствовала, что Маруся в ней очень нуждается, и уже сейчас была бы в полной марусиной власти, и Маруся могла бы с ней делать, что хотела, а пока своими топорными действиями и Парижем Маруся только все испортила…

А ведь в тех же детективных фильмах и триллерах, которые за последние годы в огромном количестве посмотрел Костя, в течение многих месяцев тщательно готовившееся ограбление банка или какой-нибудь кровавый грабеж с убийствами, или еще что-нибудь в этом роде в самый последний момент могли вдруг неожиданно пошатнуться или даже совсем рухнуть, окончиться полным провалом, ничем, если в душу одного из соучастников этих грандиозных кровавых преступлений, уже унесших жизни дюжины полицейских и мирных обывателей, вдруг закрадывалась хотя бы тень страшного сомнения, что другой или другая его не любит, потому что тогда неожиданно прозревший герой или героиня сразу же с легкостью швыряли с таким трудом добытые миллионы долларов, чаще всего они, заливаясь слезами, выбрасывали их из окна последнего этажа небоскреба либо уносящегося вдаль на огромной скорости автомобиля, и все из-за любви — вот какова была ее волшебная сила, о которой Маруся, видимо, совсем забыла в своем общении с адвокатом.

И поэтому теперь Маруся, по мнению Кости, вплотную приблизилась к последней черте, переступать за которую он ей очень не советовал; приближаться к «краю ночи», как это делал тот же Селин — это одно, это даже забавно, так и должен поступать настоящий денди-сверхчеловек, но переступать за эту черту не стоит.

Впрочем Костя считал, что, возможно, эта метафора с ночью в случае с Марусей не очень удачна, так как у Селина, человека более южного, уроженца Франции, к тому же некоторое время жившего в Африке, ночь все-таки ассоциировалась, прежде всего, с тиграми, ядовитыми змеями и кровожадными крокодилами, а Маруся в Петербурге привыкла с детства созерцать по ночам, главным образом, разведенные мосты и красивые городские пейзажи, а такое созерцание, по его мнению, было достаточно опасно, особенно в детстве, так как границы между днем и белой северной ночью сильно размыты, что Костя считал очень важным, так как эти бессознательные и, вроде бы, незначительные детские впечатления и образы, на самом деле, могли сыграть с Марусей очень злую шутку, потому что в последнее время ему все чаще начинало казаться, что Маруся, как младенец, путает день с ночью, а ведь ни папа, ни мама ей сейчас уже больше не помогут, и она в этом мире, и в этом городе белых ночей совершенно одна…