Беломорье

Стиснув зубы, Туляков нашел прочную точку опоры и, раскачав лодку, дернул ее назад и в сторону. Бурная струя подхватила облегченное суденышко, и Туляков едва успел подпрыгнуть, чтобы навалиться на корму. Словно в отместку, сосновый сук до крови ободрал ему колено. Лязгая зубами, Туляков молча обтер ватником багровые ноги; а затем, не торопясь, стал одеваться, искоса наблюдая за спутником: «Ну, Мишка, теперь ты не станешь валандаться».

Действительно, когда лодка вновь наскочила на корягу, Мишка готов был хоть в одежде броситься в воду. Мысль, что Григорий Михайлович снова полезет в воду, была парню страшнее, чем самый лютый холод.

После проклятого речного пути, на котором десятки раз нависала угроза опрокинуться и погубить не только книги, но, пожалуй, и самих себя, какой радостной передышкой оказалось гладкое, как кусок стекла, небольшое озеро.

Невдалеке от ярко-зеленого луга темнела путевая избушка. Верстах в тридцати к востоку от границы Финляндии находилась группа карельских селений, и зимой здесь проходил зимник.

— Как хошь, Михалыч, а тут ночуем, — с отчаянной решительностью заявил Мишка.

Пришлось не только заночевать, но и прожить в избушке двое суток. Ночью ударил дождь и, словно это была осень, а не весна, лил не только все утро, но и весь день. Туляков и Мишка, лежа в избушке, смотрели в открытую дверь, как по небу, затянутому серой пеленой, низко-низко тянулись сизые тучи. Словно в погоне за кем-то, торопливым строем неслись они одна за другой. Казалось, их бегу не будет конца…

Тулякова мучили опасения, что он опоздает и не застанет связного. Нервничал и Мишка. Он также торопился добраться до Ковды. Но дождь лил и лил, и нельзя было тронуться дальше.

— Ума не приложу, как ты будешь возвращаться? — сказал Мишке Туляков. — Вверх по течению плыть…

— Да какой дурак это будет делать? — оторопело взглянул на него Мишка. — Поди, и до осени назад не доберешься. Вот доставлю тебя до Ковды и тотчас к Дуняхе заявлюсь. Тут уж дело тестюшки — при себе ли оставить аль как? На всякий случай Савелий Михеич сам свидетельство из волости мне выправил, могу на завод податься. Парии тайком бегут, без отпускного свидетельства, и когда на завод прибиваются — конторщика смазывают, а я теперь ровно господин большой. «Свидетельство?» — спросит начальник, а я ему в ответ: «Пожалте, берите в свое удовольствие…»

— А как же лодка?

Парень махнул рукой.

— Лето-то велико, чай, не одну лодку сработать можно, а для такого человека и десятка отдать не жаль! Савелий Михеич тебе и дома бы не пожалел. И звал-то он тебя не иначе как справедливый человек.

Томительно пережидать ненастье в лесной избушке, зная, что впереди предстоит борьба, что на Невской и Нарвской заставах, на Выборгской стороне и на Охте партия собирает силы для решительного боя с врагом.

Глядя на унылое, словно залитое солнцем озеро и ползущие над ним рваные и кудластые, будто из грязной пены, тучи, Туляков вспомнил Невскую заставу.

Много рассказал он своему спутнику о занятиях в воскресной школе за Невской заставой, о задачах революционных кружков, куда тянулись те, кто хотел избавиться от жалкого прозябания, кто не боялся борьбы.

Было о чем вспомнить Туликову, было что послушать Мишке… Не раз путники принимались подсчитывать — сколько же дней они в пути. Десятки препятствий спутали в памяти числа. Мешали также белые ночи. Ведь только два-три часа длилась ночь в начале июня, совсем светлая, как день.

Изменчива погода на севере! В дождливую погоду камни, мхи, вода казались бесцветными и унылыми. Но стоило перемениться ветру и рассеять покорные ему тучи, как небо, очистившись от облачной мути, заголубело такими нежными оттенками лазури, каких никогда не бывает на юге.

Вскоре выглянуло солнце, и тогда все, что казалось в дождь блеклым, вдруг засверкало неописуемым многоцветьем. Даже камни, покрытые лишайниками, и те запестрели на удивление красивой окраской. «Разве можно называть север угрюмым и скучным?» — думал Туляков, собираясь в путь.

Дважды пришлось преодолевать волоки почти с версту. Только въехав в громадное Ковдозеро, чуть не сплошь испещренное десятками островков, путешественники облегченно вздохнули. Теперь оставалось лишь желать, чтобы ветер подул с запада и погнал лодку на восток, да внимательно следить, чтобы какой-нибудь островок не принять за северное побережье озера.

За всю дорогу, казавшуюся бесконечно долгой, путникам не встретилось ни одного человека. Это была действительно безлюдная пустыня.

Оба — и Туляков и Мишка — соскучились по людям. Но увидев крыши селения Ляг-Камень, Туляков решил не заглядывать туда. Пришлось пояснить Мишке причину, и когда смысл ее дошел до парня, после долгого раздумья он вдруг спросил:

— А придет ли время, когда тебе не надо будет людей опасаться?

— Придет! — уверенно ответил Туляков. — Для этого и в Питер еду, чтобы приблизить его.

Плыли не то по очень широкой реке, не то по узкому озеру. Под вечер показались крыши долгожданной Ковды.