Белоснежка должна умереть

Амели в это утро основательно готовилась к рабочему дню: она удалила все пирсинги, заплела волосы в две косички и сделала скромный макияж. Потом самовольно позаимствовала у мачехи белую блузку размера XXS, которая ей явно была мала, и откопала в собственном гардеробе довольно откровенную клетчатую мини-юбку. Довершали ее рабочий костюм черные колготки и «берцы». Подойдя к зеркалу, она расстегнула блузку настолько, чтобы были видны черный лифчик и часть груди. Йенни Ягельски решила не поддаваться на провокацию и лишь смерила ее пристальным взглядом, зато ее муж запустил глаза в смелое декольте Амели и двусмысленно подмигнул ей. Теперь он сидел в шумной компании за круглым столом завсегдатаев посредине зала, между Клаудиусом Терлинденом и Грегором Лаутербахом, которые были скорее редкими гостями в «Черном коне», но сегодня изображали необыкновенную общительность и близость к народу. У стойки тоже все места были заняты. Йенни и Йорг вдвоем едва успевали разливать пиво. Манфред Вагнер вел себя сегодня вполне благопристойно; похоже, он даже успел побывать в парикмахерской: его всклокоченная борода исчезла, и лицо обрело цивилизованный вид.

Подойдя к столу завсегдатаев с полным подносом пива, Амели услышала имя Тобиаса Сарториуса и навострила уши.

— …наглый и заносчивый, как и раньше! — говорил Лютц Рихтер. — Это же чистая провокация — то, что он опять заявился сюда.

Все одобрительно загудели; только Терлинден и Лаутербах помалкивали.

— Если он и дальше будет наглеть, то это добром не кончится, — заявил кто-то из сидевших за столом.

— Он тут не задержится, — возразил ему кровельщик Удо Питч. — Уж мы позаботимся об этом.

Его тоже поддержали одобрительным гулом.

— Друзья мои! — включился в беседу Терлинден. — Никаких «позаботимся»! Никто из вас ничего такого делать не будет. Парень отсидел свое и пусть себе живет у отца сколько пожелает. Главное, чтобы не лез на рожон и не отравлял нам жизнь.

Все умолкли, никто не решился ему возражать, но Амели видела, как некоторые украдкой переглянулись. Даже если Терлиндену и удастся закрыть эту дискуссию, против общей враждебности по отношению к Тобиасу Сарториусу в Альтенхайне он все равно ничего не мог сделать.

— Восемь бокалов пшеничного! — подала голос Амели, которая уже устала держать поднос.

— Ах да, спасибо, Амели.

Терлинден приветливо кивнул ей. И вдруг лицо его резко изменилось. Но он почти в ту же секунду взял себя в руки и принужденно улыбнулся. Амели поняла, что причиной этой странной реакции стали перемены в ее внешности. Она улыбнулась ему в ответ, кокетливо склонила голову набок и не отводила взгляда чуть дольше, чем полагалось в такой ситуации порядочной девушке. Потом принялась наводить порядок на соседнем столике. Она чувствовала, что он следит за каждым ее движением, и не устояла перед искушением намеренно слегка повилять поной, неся на кухню поднос с пустыми бокалами. «Хоть бы они подольше посидели!» — подумала она. Ей хотелось услышать еще что-нибудь интересное про Тобиаса. До сих пор ее интерес ко всей этой истории питал тот факт, что она обнаружила некую связь между собой и одной из жертв, но после того, как она вчера вечером познакомилась с Тобиасом, у нее появился новый мотив: Тобиас понравился ей.

* * *

Тобиас раскрыл рот от удивления. Когда Надя рассказывала ему, что живет во Франкфурте на улице Карпфенвег, у Западного порта, он представлял себе какой-нибудь старый дом после капитального ремонта в районе Гутлёйтфиртель, но никак не то, что увидел. На огромной территории бывшего Западного порта, в нескольких кварталах к югу от главного вокзала, вырос новый, фешенебельный район с современными офисными зданиями и двенадцатью восьмиэтажными жилыми домами прямо на бывшем молу, получившем название «Карпфенвег».

Оставив машину на берегу, Тобиас с букетом цветов под мышкой, не переставая удивляться, пошел по мосту, построенному над бывшей гаванью. На черной воде у причалов покачивались яхты.

Надя позвонила ему после обеда и пригласила к себе домой на ужин. Тобиас, правда, не испытывал особого желания ехать в город, но он чувствовал себя обязанным перед Надей за ее нерушимую верность, с которой она все эти десять лет поддерживала его, как могла. Поэтому он принял душ и в половине восьмого отправился на машине отца во Франкфурт, не подозревая, какие его ждут сюрпризы. Все началось еще с новым, только что построенным круговым движением у Тенгельманн-маркта в Бад-Зодене. А во Франкфурте он вообще потерял ориентацию. Для такого неопытного водителя, как он, движение в городе было настоящим кошмаром. Он опоздал на сорок пять минут.

Наконец, после долгих поисков, он нашел нужный дом.

— Поднимайся на лифте на восьмой этаж! — раздался в домофоне веселый голос Нади.

Электрический замок зажужжал, дверь открылась, и Тобиас вошел в холл, отделанный гранитом и стеклом. Стеклянный лифт за несколько секунд доставил его на самый верх, откуда открывался потрясающий вид на город, силуэт которого за последние годы заметно изменился: высотных домов стало больше.