Белоснежный роман

Не хотел и не желал. Не было в нем никогда этого примитивного, зверькового, присущего криминалу – задавить, «забычить», напугать, искалечить, утверждаясь силой, превосходством более сильного и от того чувствующего себя правым, что в то время повально расцветало в стране.

Он справился с отчаянным приступом разрушительного гнева.

Упал на пол, отжался на кулаках пятьдесят раз, сел, отдышался и представил отца – что бы он сказал и сделал в такой ситуации?

В такой, когда за тебя все уже решили, и теперь ты только мешаешь счастливой жизни совершенно чужих тебе людей, налаживающихся устроиться в твоем доме, где каждая мелочь пропитана любовью, светлыми воспоминаниями и жизнью твоей семьи?

Роман Андреевич успел приватизировать их питерскую квартиру, оформив ее на себя и сына, и после его смерти она переходила в полную и единоличную собственность Макса, но поскольку он был несовершеннолетним, то распоряжаться и управлять этой собственностью мог его опекун. Тот, кто им станет. И ясно, что на эту роль назначил себя Николай Андреевич.

Не столько он, сколько его жена, все уже решившая про дальнейшую счастливую жизнь своего семейства.

Отдышавшись и полностью успокоившись, Максим позвонил другу отца и попросил о встрече.

Михаил Викторович, близкий друг Романа Андреевича, был человеком не самым простым и наделенным некоторой властью, попросту говоря, служил тогда еще в госбезопасности.

Максим четко и ясно изложил проблему, высказался на предмет своих пожеланий вообще не иметь никаких опекунов, а уж этих тем более, и уверил, что сам со всем справится.

– Чтобы справиться, – остудил его пыл дядя Миша, – надо иметь средства к существованию. Ты, разумеется, будешь получать, прости за прямоту, сиротские копейки, которые тебе причитаются, но на жизнь этого не хватит. – И предложил: – Я оформлю над тобой опекунство, поживешь с нами. Мы с Надей и ребятами только рады будем, а квартиру твою, я прослежу, сдадим нормальным людям или фирме какой в аренду. Это приличные деньги будут, тебе на жизнь хватит.

– Нет, дядь Миш, – отказался Максим, подумав. – Квартиру сдайте. Буду очень благодарен. И опекуном моим станьте, чтобы никто не совался, и можно было все официально оформлять. Но жить я с вами не буду. – И когда Михаил Викторович хотел было возражать, остановил его жестом. – Вы же знаете, я очень хорошо к вам отношусь и глубоко уважаю, и люблю ваших мальчишек и теть Надю, вы мне, как родные, но обременять вас не хочу, да и не смогу я под чужие правила и привычки приладиться, к самостоятельности привык.

– Макс, – вздохнул Михаил Викторович. – Все равно придется приладиться под чужие, самому по себе не удастся.

– Я знаю. И все же. Вы меня в какой-нибудь интернат хороший, достойный пристройте, такой, где уровень преподавания высокий, я же в военное училище поступать буду. В элитный интернат, как теперь говорят, – усмехнулся он. – Ну и договоритесь, чтобы меня на тренировки в мой клуб спокойно отпускали и на соревнования.

– Добро, – подумав, взвесив и приняв решение, кивнул Михаил Викторович. – Только с условием: выходные и все каникулы ты обязательно живешь у нас.

– Два года я провел в интернате, – рассказывал Вольский. – Вот там-то пришлось серьезно биться, – он перевел взгляд на Настю и усмехнулся. – Чуть ли не каждый день. И не с интернатскими, как принято думать, а как раз наоборот – за них. Интернат-то у нас был и на самом деле из элитных, туда поступали в основном дети погибших силовиков, оставшиеся без попечения. Нас не забывали, почти всех детей на выходные, каникулы и в праздники забирали в семьи друзья их родителей и родня. Но за стенами интерната (а в стране шел тогда девяносто третий год) творился такой криминальный беспредел, против которого все было тогда бессильно. А дети-сироты – это «кормушка» для криминала, одна из серьезных статей реального дохода. Девчонок посимпатичней пасли во всех интернатах страны и просто тупо выкрадывали или выманивали, обещали красивую жизнь и вывозили, сразу же продавая в проститутки. Пацанов, крепких и резких, в бригады забирали, криминальной романтикой сманивая, обещая богатую жизнь, вседозволенность и шалые бабки. И маленьких крали для такого черного дерьма, что и упоминать не хочется. Страна разваливалась, не до детей ей было тогда. Вот мы со старшими пацанами сколотили своеобразную банду, организовав что-то вроде охраны интерната.

– Что вы, с братками, что ли, дрались? – изумилась Настена.