Белоснежный роман

– Вот молодец! – обрадовался и похвалил он, прижал ее к своей груди, подержал немного, осторожно отстранил от себя и улыбнулся. – Дыши, дыши! Ты кашляй, но, главное, дыши!

Странно так, думалось Насте, вот же он совсем рядом, сидит возле нее на полу, держит двумя руками за плечи, прижимает к себе, а голос его раздается где-то далеко.

А потом Настя пришла в себя, и сразу же резкая острая боль ударила в голову, и стало больно спине, но больше всего болело горло.

– Ты как? – встревоженно спросил Вольский, вглядываясь ей в лицо.

– Нормально, – прокаркала она чужим израненным голосом и снова закашлялась.

И кашляла, и кашляла, и не могла остановиться никак, и все терла и терла пострадавшее горло, словно хотела стереть с него даже память о чужих убивающих злых руках.

– Ну как она тут? – присел рядом на корточки Федоров и протянул ей большую кружку с чем-то. – Жива?

– Жива, – проквакала Настя, перестав кашлять, и попыталась усмехнуться. – Кажется, повезло, обошлось лишь декларацией о намерениях, – снова закашлялась она, принимая кружку из его рук.

Понюхала ее содержимое и даже зажмурилась от радости – в кружке был так понравившийся ей ягодно-травяной настой.

– Пей, пей, не разговаривай пока, – подбодрил ее Федоров, легко перейдя на «ты», как с товарищем, проверенным в битве. – Повариха туда еще и меда набухала, говорит, что должно помочь.

– Спасибо, – проскрипела Настя.

И принялась отпивать отвар, чувствуя, как жжет стенки горла, но с каждым глотком становилось все легче и легче.

– Как же ты так, подруга, подставилась? – попенял ей отечески Сергей Иванович. – Ведь просчитала же его полностью, до мелочей. А?

– Критику признаю, но не приветствую. Особенно сейчас, – сипела Настя. – Злилась очень из-за Зиночки.

– Да что вы с ней возитесь? Развели тут ми-ми-мишки! – раздался над головой Настасьи возмущенный голос журналистки Захаровой с привычными уже истерическими нотами. – Довела человека до нервного срыва, наговорила на него всякого дерьма. Теперь жертву тут из себя изображает.

Настя не спеша сделала еще несколько целебных глотков и указательным пальчиком ткнула по направлению журналистки.

– А вот эту сдаю из чистой бескорыстной вредности, – сообщила она Федорову. – Сергей Иванович, ты бы дамочку задержал, до выяснения, как пособницу шпиона.

– Ты что, ох…ла! – взвилась от возмущения Илона Захарова. – Совсем предела не знаешь, овца! Попутала что-то в жизни! Ты на кого…

– Объясни, – сразу же напрягся Федоров.

– Щас, – пообещала скрежещущим шепотом Настя, протягивая ему кружку. – Возьми, мне встать надо.

– Давай, – поддержал ее Максим.

Поднялся сам и, подхватив под мышки, легко и быстро поднял и поставил на ноги Настю.

Она оглядела «поле» почти рокового «боя» и – м-м-мда, впечатляло: стол, за которым сидел Гарик, был перевернут, еще один, за которым располагался Федоров с двумя мужчинами-экологами, лежал на боку, видимо, откинутый в сторону, когда тот резко вскочил. Стулья были разбросаны как попало, в том числе и тот, на котором сидел Вольский, на полу, среди осколков битой посуды, скатертей и столовых приборов лежали чудом оставшиеся целыми и невредимыми несколько тарелок.

Их троих плотным кольцом окружили собравшиеся в ресторане люди, громко обсуждая происшествие, а у ног Настасьи на животе лежал без сознания с руками, скованными за спиной наручниками, агент иностранной разведки Гарик Тропа – «империалистический выползень», как давеча заметил толстый вахтовик.

Видать, не дополз, куда так стремился. Лежит теперь вот.

– Кто его так приложил? – просипела шепотом Настасья.

– Да вон, – осторожненько придерживая ее обеими руками, как хрупкую больную, со смешком кивнул на Федорова Максим. – Сергей Иванович в сердцах.

– А Максим Романович добавил уже от всей своей души, вырубив нашего красавца надолго, – сказал Федоров.

– Он живой-то вообще? – насторожилась Настасья, внимательно присмотревшись к неподвижному Гарику.

– Да что этому говнюку сделается! – отмахнулся Максим. – Подумаешь, тюкнули пару раз, он и рубанулся. Прямо приходи, кума, любоваться! Конкретный какой-то натюрель, а не шпион бывалый.

– Ну, вам видней, – все же с сомнением произнесла она.

– Эй ты, коза, ты не забыла, что на меня тут наехала? – напомнила о себе Илона Захарова. Растолкав капитана и Тимирдяева в стороны, она шагнула вперед и оказалась возле Насти.

Видимо, собралась отстаивать себя и заодно обличать.

– Вот странный человек, – скрежетала Настя. – Вам бы принять срочным образом позу позднего раскаяния, изобразить из себя фиалку нежную и повиниться… – и сорвала голос, закашлялась. Покашляла, посипела и продолжила: – …а она в разборку рвется. – И спросила у Захаровой: – Вот как так? Все от скорбности головы, что ли? Или гордыня перевешивает разум? Вы в шпионаже замешаны, барышня, в государственной измене в корыстных целях, а вы все права качаете.

– В какой измене, ты совсем охренела? – ощерилась Илона и даже кулачки сжала.