Белосток — Москва

После смерти Юлии Борисовны я перевела несколько книг («В рай и обратно» Яна Юзефа Щепаньского, «Бегство от запаха свечей» Кристины Паенк и еще какой-то детектив) на пару с ее любимой племянницей, тогда начинающей, а теперь, пожалуй, самой известной в Москве переводчицей польской литературы Ксенией Старосельской. И в дальнейшем долгое время, вплоть до начала 1990-х годов, параллельно с работой в редакции занималась переводами. Перевела, как я уже упоминала, несколько романов Игоря Неверли, «Калину» Богуслана Когута, «Балладу о Янушеке» Славомира Лубинского, очерки о советских республиках «Киргиз слезает с коня» Ришарда Капустинского и другие произведения. Последними публикациями в моем переводе были автобиографическая повесть Неверли «В минуты роковые» и повесть Ежи Анджеевского «Апелляция» в двухтомнике этого писателя, вышедшем в издательстве «Художественная литература» в 1992 году.

Тогда же я перевела для советско-польского издательства «Орбита» роман Ярослава Абрамова-Неверли (сына Игоря Неверли) «Союзники», но как раз незадолго до того, как я сдала рукопись в редакцию, распался Советский Союз, издательства стали менять направление, отдавая предпочтение низкопробным детективам (сейчас эта тенденция, к счастью, вроде бы проходит), некоторые издательские фирмы закрылись совсем, а «Орбита», передумав издавать «Союзников», выплатила мне смехотворный гонорар по расценкам, существовавшим на момент заключения со мной договора, то есть до введения свободных цен. Мне жаль, что книга не вышла, она мне очень нравилась, но ничего не поделаешь.

За годы переводческой работы у меня было еще несколько неизданных книг, из которых я больше всего сожалела о книге Яцека Бохеньского «Поэт Назон» о римском поэте Овидии. Она должна была выйти в издательстве «Прогресс», я работала над переводом с огромным удовольствием, автор прочитал его в рукописи и одобрил. Однако вскоре Бохеньский вызвал гнев наших властей каким-то своим критическим по отношению к СССР выступлением в польской прессе, и книгу тут же вычеркнули из издательского плана. Мне было особенно обидно, потому что, если бы писатель высказался на щекотливые темы несколькими месяцами позже, «Поэт Назон» успел бы выйти в свет. И еще раз я расстроилась в связи с этой книгой пару лет назад: времена коренным образом изменились, и мне вдруг позвонили из издательства, которое к тому времени отпочковалось от «Прогресса» и стало зваться «Радугой», и сказали, что они хотят издать «Назона», но не смогли найти в архиве рукопись перевода и просят, если она у меня сохранилась, передать им экземпляр. Увы, поскольку с той поры утекло много времени, я свой перевод тоже не нашла, хотя перерыла в поисках его всю квартиру. И до сих пор не знаю, вышла ли книга или нет, во всяком случае, перевести ее заново мне никто не предложил.

В том же 1962 году, когда я потеряла в родах своего ребенка, мой сын Саша закончил школу и поступил учиться в Московский энергетический институт (МЭИ). О перипетиях его поступления в вуз стоит рассказать, так как они характерны для того периода. Саша был если не самым способным, то уж во всяком случае самым прилежным из моих троих детей. В школе учился прекрасно, отличался успехами, особенно по таким предметам, как физика и математика, и задолго до получения аттестата зрелости решил, что будет пытаться поступить на физический факультет МГУ. Все знакомые советовали мне отговорить его от этой затеи. Тогда, правда, было уже не сталинское время, но для евреев по-прежнему многие учебные заведения или отдельные факультеты оставались закрытыми, хотя теперь это зависело в основном от местного руководства. Ну а о декане физфака было известно, что он евреев не любит и не принимает. Но Саша упорно стоял на своем, а я не хотела на него давить.