Бельский: Опричник

Отказаться, к чему призывает честь? Или ударить челом государю? А если Федор Иванович не осудит своего шурина, своего ближнего великого боярина, тогда что? Тогда рухнет все. Особенно затруднительна станет забота о царевиче Дмитрии. Тогда не удастся устроить его в Чудов монастырь, а в подходящее время переправить его за границу (в Литву или в Польшу) и раскрыть там настоящее его происхождение, чтобы оттуда, при поддержке царствующих домов европейских, заявить право на Российский престол. Бельский вполне понимал последствия и отказа и жалобы царю — насильственное пострижение в монахи и отправка в дальнюю обитель Божью, как поступили с Иваном Мстиславским, членом Верховной боярской думы, сына которого теперь, как бы заглаживая свою вину, чествует Годунов, очиняя его главным воеводой всей рати. А пострижение — хуже смерти: в него, Бельского, поверили Нагие, а он оставит их в самом начале пути на верную гибель, а бедняжка царевич Дмитрий, ни в чем не повинный, так и останется Отрепьевым на всю жизнь.

«Нет! Так поступить я не могу!»

Он вынудил себя смириться, но твердо решил покончить с Годуновым. А избавление от него видел только в одном — в смерти коварного, вполне понимая, что пересилить его иным способом он не сможет.

Был бы Борис похрабрее и менее расчетлив, можно было бы во время сечи устроить ему смертельное ранение, но Годунов не из тех, кто как князья минувших лет неслись на врага впереди своей дружины, — конюший даже не приблизится к полю боя на полет стрелы. Он — голова всему, а голову следует беречь. В этом он уверен.

«Все же найду способ. Найду! Свершу благое дело!»

Что ж, всякий по-своему понимает благое дело.

На совет Воинской думы Богдан, оповещенный заранее о времени сбора, прибыл без опоздания, даже чуточку раньше, но все уже были в сборе, и Годунов сразу же предложил:

— Приступим к делу. Для начала давайте послушаем дьяка Разрядного приказа, что мы имеем под рукой и какая возможность собрать крупную рать для встречи крымцев, после чего решим, кому что поручить.

Дьяк был предельно краток:

— Основные наши силы в Пскове и Новгороде. Сыск и Посольский приказ уведомляли Боярскую думу о коварстве Казы-Гирея, она же поверила в его сказку, будто готовит он поход на Вильну и Краков.

— Не судить Боярскую думу мы собрались, — резко осадил дьяка Годунов, — а решать, как надежней заступить путь крымцам.

— Я как раз об этом, — упрямо ответил дьяк Разрядного приказа. — На Оке обычная летняя рать. Князь Мстиславский в Серпухове, остальные воеводы — Ноготков, Трубецкой, Голицын, Хворостинин раскиданы по всему Окскому берегу малыми силами. Вот и вся рать.

— Что мы имеем под Москвой и в самой Москве?

— Стрельцов и детей боярских тысяч пять. И — царев полк.

— Значит, пятнадцать тысяч. А из Твери, из Волоколамска, из Великих Лук, из Владимира можем спешно подтянуть ратников?

— Да. Тысяч двадцать.

— Сегодня же шли гонцов, указав место сбора под Москвой. Мы, — Годунов как бы провел рукой по головам воинских думцев, — поведем рать к Серпухову. Там встретим крымцев. Вначале на переправах, а затем дадим бой, выбрав для главной сечи подходящее для нас поле. Сегодня же Разрядному приказу слать гонцов и на Оку, чтобы вся Окская рать сходилась бы к Серпухову. Со сторож тоже снять часть казаков и детей боярских, подчинив их воеводе Сторожевого полка, чтобы лазутили.

Замолчал, сделав вид, будто думает, не упустил ли чего, затем спросил думцев:

— Как, верные советники мои? Согласны?

— Согласны, — ответил за всех Бельский и добавил: — Гуляй-город не помешало бы взять с собой. Он может сослужить добрую службу, как сослужил князю Воротынскому у Молоди.

— Верное слово. Даже не один, а два или три. Верно, что не станут они лишними. Тебе, оружничий, и поручим подготовку китаев и огневого снаряда к ним.

— Ясно.

Ну, вот — есть чем заняться. Вместе с Разрядным приказом срочно нанять несколько артелей.

Но зря воодушевился Богдан, что закончится безделье, дьяк поведал с улыбкой:

— Какого ляда строить новые, когда у нас в Разрядном приказе есть в достатке китаи. Сколько нужно, столько и поставим. С огненным снарядом и посошными подводами.

— Прекрасно, — заключил Борис и к Бельскому: — Ты, Богдан Яковлевич, все же погляди, все ли ладно, не требуется ли какой починки.

Вот и весь совет Думы. Впрочем, о чем больше судачить? Еще не ясно, подойдет ли к Москве Казы-Гирей или все же двинется походом на Литву и Польшу? А если все же на Русь пойдет, то когда? И каким трактом? Отсюда неопределенность такая и вялость. Работал принцип: «Улита едет, когда-то будет».

Не поспешил и Бельский с ревизией китай-городов с огневым запасом и подводами. Откладывал «на завтра». Он более был озабочен другим: как ему встретиться с Дионисием в Чудовом монастыре, не вызвав ни малейшего подозрения.

Нашел все же способ. Долго беседовал с ним, не открывая всего, а лишь намеками давая понять, кого ему предлагается опекать. Мудрый старец, похоже, все понял и ответил кратко, но увесисто:

— Будет со мной в моей келье.