Бельский: Опричник

— Понятно, — неопределенно протянул Бельский. — Понятно…

Хотя ему вдруг стало еще более непонятно, чем до приезда в Кремль. К тому же сомнение взяло: не двоедушничает ли тайный дьяк? Не мог царь, имея подозрения, распахивать перед ним душу, исповедоваться в грехах.

«Поглядим, поглядим. Поспрашиваем…»

— Что известно тебе в точности о смерти царевича Ивана?

— Причин ссоры несколько. Главная, как я считаю, вот в чем: Иван Васильевич объявил на Думе посольство к Баторию, чтобы просить мира или, на худой конец, перемирия, царевич же Иван начал перечить отцу при всех боярах, не попросил, а потребовал дать ему полки стрелецкие, встав во главе которых он изгонит всех ворогов из Русской земли. Грозный ответил резким отказом. Дума поддержала не царевича, а царя. В тот вечер и случилась у них семейная ссора. Царевича будто бы защитил Борис Годунов, ему тоже, как он сам сказывал, досталось, он тоже занемог, и все же имел силы самолично лечить царевича. Не отходил, как мне доносили, от кровати царевича ни на час. В общем, не выпустил его из горячки.

Вот это — словцо. Не выпустил. Не просто так оно слетело с уст тайного дьяка, не случайная это оговорка. Но отчего сам не донес царю о докладах своих соглядатаев? Почему, наконец, ему, его прямому начальнику, не выкладывает все, о чем осведомлен, а лишь намекает хитрым словечком?

«Ладно. Поговорю с Борисом, тогда определюсь».

Однако твердо решил не привлекать дьяка к поиску и доставке в Москву волхвов и колдунов. Определил сегодня же слать гонца за Хлопком.

«Два-три дня, — не великая задержка».

Дальше шел разговор об обстановке в Кремле, о великой милости царя к Нагим, родственникам царицы Марии, хотя не отталкивал царь и прежних своих советников, старейших бояр Мстиславских, Шуйских, Трубецких, Голицыных, Юрьевых, Сабуровых.

«С Нагими постараюсь сблизиться, не теряя отношений с Романовыми и Воротынскими, — заключил в конце беседы для себя Богдан. — У старейших бояр заимею своих соглядатаев, тайному дьяку неизвестных».

И все же, чтобы окончательно определиться, нужно встретиться с Борисом, послушать его. Но как сделать это ловчее? Ждать, когда сам пожалует поздравить с приездом? Но дождешься ли? Может, послать слугу с приглашением на ужин, а возможно, самому посетить его дом? После некоторых раздумий определил поехать к нему.

«Не убудет от чести».

Известив через слугу о своем желании погостевать у него, Бельский поехал к Борису Годунову на экипаже. Парадным поездом. Борис встретил его на крыльце и, казалось, был искренне рад гостю. Настолько рад, что сразу же повел в трапезную, но, как понял оружничий, Борис пригласил к столу, чтобы избежать беседы наедине. Бельскому ничего не оставалось делать, как повести разговор о семейном скандале за столом. В присутствии кравчего, который был соглядатаем тайного дьяка.

«Что же, пусть доносит».

После первых тостов за здравие всех, в первую очередь, конечно же, царя Ивана Васильевича, кубки за упокой души безвременно почившего в бозе царевича Ивана. Осушили кубки, не чокаясь, и Богдан с уместным вопросом:

— Расскажи, Борис, как все случилось? Ты, сказывают, тоже получил на орехи?

— Да. И довольно изрядно. Ты знал же, что жена царевича Елена Шереметева была на сносях, вот и застал ее свекор, войдя в покои сына по какой-то надобности, в одной сорочке да еще и без пояса. Грех великий. Принялся Грозный отчитывать Елену Ивановну, даже замахнулся на нее, но сын перехватил руку с посохом…

Богдан представил себе воочию всю дальнейшую картину, какую намеревался нарисовать Борис. Более того, даже услышал, словно наяву, вкрадчивый шепот Бориса: «Как ты терпишь, царевич, такое унижение?» Хотя вряд ли вообще подобная сцена была на самом деле. Никто, кроме самого Грозного, его невестки и вот этого хитреца, ничего толком не знает. Царь же молчит, помалкивает и Елена Ивановна, Годунов же все, похоже, выдумывает.

— Само собой понятно, как разгневался царь, — продолжал Годунов. — Огрел он посохом сына. Тут я попытался остепенить Ивана Васильевича, защищая царевича и Елену, но он и на меня с посохом. Обоим нам досталось сполна. Иван Иванович упал, вот тогда только спохватился отец, лекаря крикнул, велел лечить сына. А мне гневно так: «Заступился, лечи теперь!» Вот я, сам недужный, старался.

Все. Больше ни слова о страшном сыноубийстве. Вроде бы обычная семейная размолвка, не заслуживающая особого внимания. Поинтересовался гость, его любознательность удовлетворена, о чем больше говорить? Но вполне возможно, что Борис, подозревая или даже зная о соглядатайстве кравчего, играл, поэтому Богдан Бельский ожидал, что после трапезы продолжится более откровенный разговор в уединении, но Годунов явно не желал оставаться с гостем один на один и не скрывал этого.

Расстались они тепло. Но с сей минуты оба поняли, что стали врагами. Врагами, повязанными узами тайного сговора.