Бельведер

– Ой, ли? – бахвалясь, всплеснул руками Зиной Петрович. Но припомнив нелестное былое, устыдился: – Под Кюрюк–Дара, ей-богу, не пойму, как мы с тобой на том гостинце разминулись. Потерялись – промашка вышла. Ты уже прости меня, Глаша. Но в Петербурге-то я тебя разыскал. А в Томске и подавно найду. Плёвое дело.

Ригель призадумался:

– А вот если на Камчатку ушлют, так это тяжкие хлопоты. Но та кож вряд ли оплошаю. Разыщу! Даже не надейся ускользнуть.

Зиновий переменился и заговорил к Аглае нежно:

– Думать не смей о всяком декабризме, ясно тебе? Мне без тебя никак невозможно. Люблю тебя, глупая ты бабёха. С юных пор люблю. Ты и сама про то знаешь. Ведь, знаешь же?

– Любил бы меня, не стал бы её хранить, – воспротивилась Аглая, ткнув пальцем в этуаль на открытке.

– Чёрт дёрнул, бес попутал. Почто не выбросил?.. И сам не ведаю, – озадаченно почесался себе в затылке Зиновий. Растеряно глянул по сторонам, совершенно не представляя, чего бы ещё такого сплести в историю – на ум приличного способа извернуться не приходило. Однако нашёлся: – Так и давно уже было, ей-богу! Ну, совсем уже давно! Мы с тобой в ту пору ещё не отыскались. А так бы я – ни-ни-ни… Не позволил бы себе даже глядеть в её сторону. Это старое, Глаша. Совсем старое. Вот, ей-Богу, – Зина осенился крестом: – Ага?

– Ага, – Сапронова наивно успокоилась, примирилась. Вероятно, по всему выплакалась. И утёрла слёзы платком, предложенным ей Зиновием Петровичем.

– Револьвер взяла зачем? – настоял на своём вопросе Ригель.

– На Каменный остров пошла, – вздохнула Аглая. – Твою Софью – разлучницу желала в театре отыскать и убить!

– О, Господи!.. Дай мне силы! – взмолился Ригель. – Ну и что?.. Нашла?

– Не-а. Не было её в репетициях.

– У моста за кем гналась? Стреляла в кого? Зачем?

– Не гналась я. А как отправилась на Каменный остров, то приметила, что от самого лазарета за мной скрытно увязался Иосиф, сотоварищ Максима по студенческому кружку. А на обратной дороге и вовсе погнался за мной. Бежит и кричит ругательства, дескать, верни прокламации, дура! Я наутёк. Но где там, он прыткий как чёрт. Считай, что у самого моста и догнал. Так я с испуга пальнула ему под ноги, как ты учил.

– Листовки кидала зачем?

– Не кидала вовсе, – возмутилась Аглая. – Врут жандармы. На бегу сами собой эти листовки из юбки выпали.

– Брала их где? Зачем? – Ригель совершенно весь вспотел и уже решительно отказывался что-либо соображать.

Аглая откровенно поведала:

– Вчера в лазарете фельдшеры из полевой хирургии ожидали приезда Лавра Георгиевича.

– И что с того? – насторожился Ригель.

– Лекарь Тихомиров обещался читать нам лекцию по трудам профессора Пирогова о медикаментозном лечении неоперабельной язвенной болезни желудка. Однако Лавр Георгиевич не явился. Ждали, глаза проглядели, не дождались. Я по обыкновению занялась помолом порошков. Горская разводила микстуры. Вишневская готовила мази. Как вдруг грохнуло на парадной лестнице этажом выше нашего. Я же смекнула, что это никак не в присутствии. А ещё выше – на четвёртом этаже в квартире сыроделов Кобозевых. Дверь, понятно, отворили, а пружина-то тугая… У них всегда так грохочет, когда возвращаются. Пошла я из любопытства поглядеть. А там уже и народники скучились. Во всю чаи гоняют, беседы беседуют, спорят… Бумагу повсюду набросали… ну, прямо, как в семинарии у ректора. И всё-де – листовки, воззвания… Максим по признанию-то меня впустил. Книжек мне дал читать, но отвлёкся. С Иосифом они о чём-то шушукались в коридорах. Я книжки оставила, а разной бумаги взяла. И напихала себе.

– Для чего, Глаша?

– Ты бестолковый, Зина?! – возмутилась Сапронова. – Как нам, по-твоему, без бумаги в Юрковичах? Там, коль понадобится, днём с огнём писчей бумаги не отыщешь. Мануфактур поблизости нет. Ехать за ней в уезд, что ли?.. К тому же нынче в цене бумага. Папенька мой стар. Хозяйство в упадке. В недавнем писал мне, что корова стельная весной пала и земля в залоге. А он, ведь, на селе не в последних людях. Так и каково же у других?

Аглая вздохнула и посетовала:

– Всё благодаря твоему Императору Александру Второму Николаевичу с его иноземными советниками по крестьянской реформе, для землепашцев по смерть кабальной. У своих помещиков из крепостничества откупили. Вот же радость-то какая! Так и нет же. Чужеродным банкирам в залог… С потрохами!.. Считай, лучше бы и продали.

– Не печалься, душа моя, – прильнул к ней Зиновий Петрович. – Проживём мы с тобой. И без земли. И без банкиров всяких… И без бумаги. Не скуднее прочих проживём.

– Да уж, – Аглая подбоченилась. – Тебе какой пенсион назначат – нынче не ведомо. И назначат ли, Зина?.. Капиталов впрок ты не скопил. Это мне и по твоей гороховой квартире, обставленной, как монашеская трапезная понятно. А в наших нынешних реалиях без накопления, земли, банкиров или государева пенсиона достойно проживать невозможно.

– Раз уже так, ну и что? – возмутился Ригель. – Припомню старое, пойду в сапожники.