Бельведер

– Je suis vraiment desole (франц. не обессудьте, извините), господин следователь, – околоточный надзиратель неожиданно явил свое воспитание, как минимум гувернёром. Вероятно, таким образом, он желал учтиво извиниться за сложившееся неудобство. – Более чем пять минут для свидания дать вам не могу. Сами понимаете, не ровен час, нагрянут чины из охранного отделения. А я не желаю s, attirer un blame (франц. получить неприятность) по службе от участкового пристава, дескать, не спросив его дозволения пустил вас. Но и отказать неловко, вроде бы по положению о подотчётности обязан я вам содействовать. Так уже… пять минут, господин следователь. Пять минут… И пожалуйте к улице.

– Каков интерес жандармов в этом деле? – пройдя в комнату для свиданий с арестованными, спросил следователь. – Что им, собственно, нужно?

– Не могу знать, – ответил надзиратель. – Да только дельце это крамолой попахивает.

– Так уж и крамолой? – усомнился следователь. – Поди почудилось?

– Никак нет, господин капитан. Не почудилось. Опять же городовой Прихватов, Павел Сидорович в рапорте доходчиво рассказал, что очевиден шкандаль по причине неразделённой страсти, но листовки разбрасывала.

– Кто там понимает? – пожал плечами следователь и неожиданно предложил: – А может она эти листовки подобрала на улицах, не пропадать же бумагам? А чего в них написано не разобрала. Грамоте не обучена.

– С чего бросала тогда? – парировал околоточный.

– Не бросала вовсе. Возможно, из одежды сами выпали, когда урядники ей руки крутить стали. Ага?

– Что же это получается? Конфуз? – прихлопнул себе по коленям надзиратель. – Выходит, что она с револьвером бесцельно, как бы и так себе разгуливала по Петербургу. Ненароком собирала в подол разные бумаги. Случайно повстречала своего обидчика – любовника неверного. Решилась и погналась ему отомстить?

– Очень даже возможно. Admirablement (франц. замечательно), – похвалил следователь. – Браво. Ваши предположения не лишены логики.

– Мои?! – возмущённо замотал головой надзиратель, да так шибко, что фуражка сползла на ухо. – Нет уж, такое совершенно невозможно и подумать. Вы, господин капитан, не извольте держать меня в дураках. Особа эта не простая. Ей-ей, грамоте она обучена хлеще нашего. Наверняка курсистка. Потому, как после взятия её под стражу непременно затребовала к себе нынче модного адвоката… – околоточный, как пляшущая цыганка защёлкал пальцами пытаясь припомнить фамилию. Напрягся умом, но тщетно… Отмахнулся: – И журнальных репортёров из «Гудка». А в камеру, заметьте, попросила для себя печатное издание «Женщина и социализм» Августа Бебеля. И философские труды Дидро. В то Дидро я заглядывал. Уверяю вас, в нём всё писано по-французски.

– Обозвалась? – без интереса спросил капитан.

– А как же, – самодовольно ответил надзиратель. – Незамедлительно и безо всякой утайки. У нас ведь не забалуешь, – околоточный осёкся: – Однако доложу, что она назвалась добровольно. Мы мордобой не применяли. Эти политические, признаюсь, по совести, народец хоть и шальной, но явно башками об стену тронутый. Хватай их за всё и как хочешь – ничего и никогда не скрывают. Ей-богу, что сектанты. Легко с ними. Всего-то и дел, как полагается по обхождению обед мы для неё от Палкина доставили. Чин чином подали; хлебушко на тарелочке, салфетки, ложечку обмыли… Она за обеденным супом и обозвалась.

– Как же обозвалась?

– Аглая Ефимовна Сапронова.

– Да уж, сущее безрассудство, – разочарованно выдохнул следователь и поправил ладонью и без того безукоризненную причёску; что спереди, что сзади. Лишь вихрастый чубчик слегка выбивался из порядка и как-то раззадоривал, как бы уличая обладателя в сокрытом характере, дескать, а-нет, не купишь задёшево. Видать же – шалун ты нутром, ваше благородие. Повеса ещё тот, а пыжишься наружностью в сурового и непреклонного исполнителя имперской законности.

Но благородие прилежно старался и чубчик, в конечном счёте, так же улёгся – поддался бриолину.

На первый взгляд следователь по аксессуарам и строгому стилю чиновничьего наряда казался человеком серьёзным, сформированным, далеко зрелым и умудрённым жизненным опытом. На самом же деле был ещё довольно молод, чуть старше сорока. Сложение фигуры имел крепкое, статное, атлетическое. Лоб низкий, взгляд волевой, дерзкий. Нос прямой, греческий. Хотя, возможно, и немецкий.

– Действительное безумие, – пробормотал следователь и отмахнулся от неожиданного известия, как от назойливого насекомого, будь то муха или комар – без разницы: – А чего тут думать? Так и отмечу в рапорте, что это дело в компетенции охранной полиции. Исполню служебную формальность и adieu (франц. прощайте). Приведите арестованную. Обещаю вам, что в разговоре с ней более чем на пять минут я не задержусь.

В подтверждение выполнить обещанное самым серьёзным образом следователь вынул из кармана хронометр и туже взвёл пружину. Время пошло.

Через минуту надзиратель доставил арестованную на допрос.