Белые горы

— Ты остаешься, но не я. Тебе разве никто не говорил?

— О чем?

— Когда кончается турнир, королева уходит служить треножникам. Так всегда делается.

Я тупо спросил:

— Где служить?

— В их городе.

— Надолго?

— Я сказала тебе. Навсегда.

Ее слова поразили меня, но еще больше поразило лицо. На нем была такая преданность, такое счастье, как будто исполнилось ее самое сердечное желание.

Ошеломленный, я спросил ее:

— Твои родители знают об этом?

— Конечно.

Я знал, что они горюют из-за отсутствия своих сыновей, которые уехали на несколько лет ко двору герцога. А это была их дочь, которую они любили больше всего, и она уйдет к треножникам и никогда не вернется… и весь день они были радостны и счастливы. Чудовищно!

Я выпалил:

— Ты не должна! Я не допущу этого!

Она улыбнулась и слегка покачала головой, как взрослый, слушающий выдумки ребенка.

— Уйдем со мной, — сказал я, — мы пойдем туда, где нет треножников. Уйдем немедленно.

— Когда тебе наденут шапку, ты поймешь.

— Я не допущу, чтобы мне надели шапку!

— Ты не понимаешь. — Она глубоко вздохнула. — Я так счастлива. — Подойдя ко мне, она взяла меня за руку и поцеловала в щеку. — Так счастлива! — повторила она и пошла к двери. — Я должна идти. Прощай, Уилл. Вспоминай меня. Я буду о тебе помнить.

И она исчезла, нога ее прошелестели в коридоре, прежде чем я пришел в себя. Когда я подошел к двери, коридор был пуст. Я позвал, но лишь эхо моего голоса отразилось от каменных стен. Я даже сделал несколько шагов ей вслед, но потом остановился. Бесполезно. И не только из-за других. Из-за самой Элоизы. «Я буду о тебе помнить». В действительности она уже обо мне забыла. Теперь все ее мысли устремлены к треножникам. Хозяева позвали ее, и она с радостью пошла.

Я вернулся к себе в комнату, разделся и постарался уснуть. Меня одолевало множество ужасов. Ужас от того, что случилось с Элоизой. Ужас перед существами, которые делали это с людьми. Но больше всего ужас перед тем, как близко я подошел к падению — нет, к добровольному прыжку во что-то такое, по сравнению, с чем самоубийство кажется чистым и благородным. Что случилось бы, если бы не судьба Элоизы? Она приняла шапку, как бесчисленные другие, не понимая, не зная выхода. Но я-то понимал, я-то знал! И я подумал о каменном лице Бинпола, о презрении Генри, когда я в последний раз видел их, и устыдился.

Шум поединков во дворе давно затих. Я лежал, ворочаясь с боку на бок, и видел, как постепенно светлеет за окном. Я прекратил заниматься бесполезным самобичеванием и начал строить планы.

В замке было темно и тихо, когда я осторожно спускался по лестнице, но снаружи уже было светло. Никого не было видно, да и не будет, по крайней мере, в течение нескольких часов. Даже слуги вставали позже в дни турнира. На кухне я увидел одного из них, храпевшего под столом: должно быть, он был настолько пьян, что не смог добраться до постели. Можно было не опасаться разбудить его. Я захватил с собой наволочку и положил в нее остатки вчерашнего пира: пару жареных цыплят, пол-индюка, буханку, сыр, соленую колбасу, а потом пошел в конюшню.

Здесь опасность была вероятней. Конюхи спали рядом со стойлами, и хотя они тоже были пьяны, беспокойство лошадей могло разбудить их. Мне нужна была лошадь, на которой я привык ездить с Элоизой, — гнедой невысокий жеребец, по кличке Аристид. Это было нервное животное, но мы привыкли друг к другу, и я рассчитывал на это. Он стоял спокойно, только фыркнул несколько раз, когда я отвязывал его, и пошел за мной, как овечка. К счастью, солома на полу заглушала его топот. Я взял седло и вывел Аристида из конюшни.

Только за воротами замка я оседлал его. Он заржал, но я рассудил, что мы уже достаточно далеко, чтобы не опасаться этого. Прежде чем сесть верхом, я осмотрелся. За мной лежал замок, темный и спящий; передо мной — турнирное поле, флаги его павильонов слегка шевелились на утреннем ветерке. Слева… я совсем забыл о треножнике, а возможно, уверил себя, что он ночью ушел. Но он был здесь, насколько я мог судить, точно в том же месте. Темный, подобно замку; подобно же замку спящий? Как будто бы так, но я почувствовал беспокойство. Не садясь верхом и не придерживаясь обычной широкой дороги, я повел коня по узкой тропке меж скалами и спустился с холма между лугами и рекой. Здесь линия деревьев частично закрыла от меня и замок, и металлического гиганта. Ничего не случилось. Я наконец-то сел верхом, сжал колени, и мы двинулись.

Я сказал правду Генри и Бинполу, что их могут не хватиться день или два, а мое отсутствие сразу же заметят. Возможно, что даже во время турнира меня стали бы искать. Поэтому мне пришлось взять лошадь. И это давало мне возможность преодолеть большее расстояние, прежде чем начнется преследование. Если меня не найдут в двадцати милях от замка, я чувствовал, что тогда окажусь в безопасности.