Белые и черные

Долгое безделье сменилось бурной активностью. В последующие дни Алехин буквально преобразился. Куда девались апатия, вялость, отсутствие интереса к жизни! Даже походка изменилась – теперь это бью человек, у которого есть цель в жизни. Он куда-то ездил, ходил, приносил с собой книги, тетради, бумагу. Ему удалось добыть денег – теперь ведь он опять стал признанным шахматным королем, и его акции в португальской столице вновь поднялись. Алехин бросил пить, заметно посвежел; он заботился теперь о своем здоровье, спортивной форме, совершал прогулки, старался вести нормальный образ жизни.

Одновременно всерьез принялся за теоретическую подготовку к матчу. Из «Парк-отеля» во все концы полетели телеграммы и письма, адресованные к сохранившимся еще друзьям и знакомым. Написал Грейс в Дьеп, но опять не получил ответа. Может быть, помешал строгий пограничный контроль? Однако друзья сумели же прислать его записи, оставленные в Париже, и последние книги по теории дебютов. Много пришлось затратить сил, чтобы достать партии военных лет, игранные Ботвинником в советских турнирах. В этом сборе нужного материала ему помогал Люпи, также использовавший все свои знакомства, чтобы снабдить ожившего чемпиона нужными материалами.

– Ботвинник – очень грозный противник, – сказал как-то Алехин в разговоре с Люпи. – Опаснее его в мире для меня сейчас никого нет. Он блестящий стратег, превосходно знает и понимает идеи многих современных начал.

– Но вы тоже, доктор, никогда не отличались непониманием дебютов, – перебил его Люпи.

– Да, но он в этом непревзойденный мастер. Моя надежда – в тактике: в этой области я превосхожу его. Там, где начинаются не поддающиеся расчету осложнения, я тоже, на мой взгляд, сильнее Ботвинника. Значит, я должен и подготовиться так, чтобы использовать свою сильную сторону и не дать противнику использовать свою.

– Это вы умеете! Какую глубокую тактику выработали вы в матче с Капабланкой!

– Да, нет уже Капабланки! – печально произнес Алехин. – Рано вырвала его безжалостная смерть. Мы часто ссорились, но я никогда не переставал ценить его редчайшее дарование. Это был величайший шахматный гений, равного которому мы ни когда не увидим!

– А вы, доктор?…

– Я что, я… труженик.

С минуту они помолчали, затем Люпи спросил:

– А дебюты вы уже наметили?

– Кое-что уже ясно сейчас, – ответил чемпион. – Белыми буду, как правило, играть е-два, е-четыре. Если будет испанская, тут для меня трудностей не будет. Я всю жизнь играю испанскую.

– Нет! Он обязательно изберет французскую защиту! – воскликнул португалец. – Это же его любимый дебют.

– Ну, где-где, а в этом-то начале я умею осложнять игру. Прямо с первых ходов.

– Да. Вы иногда такое придумываете! Помните матч с Эйве?

– Хуже черными, – продолжал Алехин, не слушая Люпи, – здесь я, откровенно признаться, не так уверен. Придется поработать…

– А вы не боитесь, что не выдержите большую дистанцию трудного матча?

– Я думал об этом, – немного нахмурившись, ответил Алехин. – Ботвинник моложе меня на девятнадцать лет, и это, конечно, большое преимущество.

– Вам нужно как следует отдохнуть!

– Опять отдохнуть! – воскликнул Алехин. – Лучше не говорите мне этого слова!…

– Ну, поправиться, подкрепить здоровье. Ваш противник молодой, здоровый.

– Но ведь я буду играть в Москве! Значит, мне тоже нужно будет сбросить лет десять, – улыбнулся чемпион мира.

Сообщение о вызове Ботвинника и согласии Алехина на матч немедленно появилось как сенсация во всех газетах мира. Любители шахмат всех стран радостно приветствовали предстоящую встречу сильнейших шахматистов современности: однако те, кому такая встреча мешала без игры завоевать титул сильнейшего в мире, подняли крик. «Позор! Русские хотят играть с коллаборационистом Алехиным, – писали они в газетах. – Мы лишили Алехина звания чемпиона мира, а Ботвинник вновь поднял его на шахматный трон. Международная шахматная федерация должна запретить этот матч!»

Алехин болезненно переживал такие выпады, он боялся, как бы врагам не удалось сорвать его встречу с советским чемпионом. Но немногие корыстные нападки тонули в общем одобрении людей благоразумных, объективно расценивающих предстоящую встречу. «Россия как заботливая мать поддержала блудного сына в самый трудный для него момент», – писала чешская газета, и эти строки вызвали у Алехина волну благодарности к покинутой им когда-то родине. Крики желавших сорвать матч становились все слабее, и было ясно, что им не удастся повлиять на советских шахматистов, твердо решивших провести матч своего лидера с чемпионом мира. И Алехин уже не сомневался, что вновь настало время всеобщего признания, что скоро осуществится его поездка в Москву.