Белые и черные

«К сожалению, Солнце отделено от негармоничного аспекта Сатурна, – читал кубинец дальше. – Это ослабляет до какой-то степени его телосложение. Плохое здоровье может послужить причиной срывов и препятствием в его карьере. Уран имеет неблагоприятный поворот к Марсу, поэтому нездоровье и беды будут происходить внезапно и неожиданно. Все заботы и зло случатся, когда осуществится раскол между Сатурном и Марсом, как, например, в 1927 году. Ненужный риск и излишества должны быть избегаемы в эти годы…»

Нахмурив брови, дочитывал кубинец последние строки. Настроение его разом испортилось. Как многие баловни судьбы, Капабланка верил во всевозможные предсказания, а тут такое пророчество, неожиданное, как удар грома среди ясного неба. Но вскоре к нему вернулось прежнее настроение. Ничего, решил он, двадцать седьмой год еще далеко! Если понадобится, будем избегать риска и излишества. А пока да здравствует жизнь!

Капабланка решительно смял бумажку с гороскопом и направился к Глории, встретившей его влюбленным взглядом.

3

Поезд стремительно мчался от побережья Франции к Парижу, монотонный стук колес клонил Алехина в дремоту. Голова его уже упала на грудь, как вдруг в коридоре вагона раздался раскатистый женский смех. Мимо стеклянной двери купе прошли маленькая, изящная блондинка и высокий, солидный господин. Тряска быстро мчащегося вагона бросала их из стороны в сторону, но джентльмен заботливо охранял даму, одной рукой опираясь о стены вагона, другой поддерживая хохотушку под руку. Пара шла из вагона-ресторана, видимо, после приятного обеда.

«Веселятся, – подумал Алехин, провожая взором пассажиров. – Все веселятся. Лишь у тебя одного заботы. Поделом, сам себе их создаешь! Сколько раз говорил; брось к чертям эту погоню за славой, битву за первенство. Живут же люди, не знают забот, радуются простым, незатейливым радостям. И ничего – довольны. А тебе все что-то нужно, все ты куда-то спешишь, с кем-то борешься. В конце концов, зачем все это? Суета сует». Раскаяние, стремление упростить жизнь не впервые овладевали Алехиным. В трудные минуты он не раз решал отказаться от всякой борьбы за успех, на которую в другие моменты его толкали честолюбие и волевой, сильный характер. Иногда он даже давал себе клятвенные обещания – вот завтра же начать новую жизнь, отказаться от изнурительной битвы с препятствиями, жить, «как все люди». Но уже в следующее мгновенье энергия побеждала пассивность, борец-оптимист брал верх над отчаявшимся пессимистом. Алехин вновь боролся, страдал от неудач и… вновь боролся.

Бессознательно наблюдая пролетающие в окне вагона пейзажи, Алехин вскоре вернулся в мыслях к теме, занимавшей его последние годы, а именно, к неудавшимся попыткам вознестись на шахматный Олимп.

«Вот уже больше года, как уехал из России в погоне за жар-птицей в черно-белом оперении, – думал он. – И чего добился? Ничего, строго говоря, остался на той же точке, с которой начал. Играл, жаждал побед, первых призов, надеясь подкрасться, наконец, к заморской диковинке и схватить ее. А она прилетела на минуточку, очаровала всех своей красой, затмила конкурентов расписными перьями и опять улетела в Нью-Йорк. И поймать ее стало совсем невозможно, силки нужны теперь не простые, а золотые, а стоят те силки пятнадцать тысяч долларов. Где найдешь такое сокровище? Только в сказках Иванушка-дурачок отыскивал сыпучие клады. Ныне времена другие, клады теперь берегут в подвалах и охраняют электрическими ловушками да пулеметами.

Надеялся на Лондон, но все полетело прахом, – от языка сказок перешел Алехин к языку действительности. – Нет, кое-чего, конечно, в Лондоне добился: решил проблему Рубинштейна, пришел к финишу вторым. Как-никак, впереди теперь только один Капабланка, имею все основания еще раз вызвать его на матч. Пошлю из Парижа еще один вызов. Нужно забить «заявочный столб», а то опять образуется очередь».

В вагонном окне мелькали картины Франции позднего лета. Солнце клонилось к закату, и крестьяне спешили до темноты покончить с работой, тем более, что жара к вечеру спала. Сейчас нельзя было не спешить, в летнюю пору день для крестьянина года стоит. Согбенные, покрытые загаром и пылью женщины и мужчины ловко работали простейшими орудиями. «Точь-в-точь как в России», – подумал Алехин. Мелькавшие в окне пейзажи напоминали ему среднюю полосу его родины.

Вскоре мысли Алехина вновь вернулись к шахматам.

«Скажи по совести, сам перед собой: выиграешь ты матч у Капабланки? Не для посторонних, для себя ответь, как на духу. Вот представь, завтра Капабланка соглашается играть с тобой. Пожалуйста, сеньор Алехин! И что будет? Выиграешь? Нет, брат, признайся честно, мало у тебя шансов на победу, и лондонский турнир еще раз это подтвердил. Сколько тебе еще нужно искоренять недостатков в твоей игре, работать, учиться…