Белые и черные

Посмотри, с какой легкостью Капабланка расправлялся в Лондоне с противниками. Как он переиграл Видмара, Рети, Боголюбова. Это же высший класс! А ты что сделал? У Вальтуха не мог выиграть! Это уж ни в какие ворота не лезет! А почему? Ошибся, грубо ошибся. Сыграй ферзь дэ-один вместо конь цэ-шесть, все было бы сразу решено. А ты просчитался, элементарно просчитался в простом варианте. У Капабланки этого не случается. Или с Тартаковером, что за выпад ты сделал конем на эф-пять? Одним ходом упустил все, за что боролся четыре часа. Нет, дорогой гроссмейстер, с такими ошибками чемпионами мира не становятся!

Очень уж любишь ты гулять во время партии, смотреть чужие позиции, – корил сам себя Алехин. – Есть за тобой этот грех. Понятно, ты скажешь, что очень любишь шахматы, все тебе интересно. Но, увлекшись чужой партией, ты ведь в своей делаешь грубые ошибки, вот в чем беда! Нет, конечно, когда партия тебя интересует, когда ты комбинируешь или ведешь атаку, тут тебя от стула не оторвешь. А вот когда сухая позиция, мало тебя интересующая, тогда тебя калачом не заманишь посидеть за доской, когда думает противник».

Так рассуждая, Алехин продолжал смотреть в окно вагона. Вид крестьян, исступленно работающих в поле, подал ему интереснейшую мысль:

«Смотри, как трудятся эти люди, как они исступленно работают, с максимальной концентрацией всех своих сил, внимания. Усталость сводит руки, спину нет сил распрямить, а они работают, это им необходимо, ибо только в таком труде, без жалости к самому себе, их спасение, их жизнь. И уж они не оторвутся от работы ни на секунду, как бы тяжко им ни было. Да разве только одни крестьяне? А грузчики в порту, а рабочие на конвейерах Форда!

А ты вот так не работаешь! Нужно трудиться за шахматной доской, корпеть, как вот эти крестьяне. И главное – полное внимание, которое должно абсолютно изолировать тебя от внешнего мира. Пусть за соседним столиком играется самая интересная партия, – ни одного взгляда на нее, думай только о своей позиции. Пусть стреляют из ружья над твоим ухом – храни спокойствие, уйди целиком в стоящую перед тобой позицию, приучись думать только о партии, которую играешь, и ни о чем больше».

Как удивились бы коллеги Алехина – гроссмейстеры, узнав, что он так бранит себя за недостаточную внимательность во время игры. В их понятии не было ни одного шахматиста, который бы вел шахматный бой с таким исступлением, самоотверженностью, как Алехин. Сколько раз, глубоко задумавшись и обхватив голову руками, он вдруг издавал стоны – так чрезмерно напрягал он мозг, так старался проникнуть вглубь позиции. И все-таки, на его взгляд, этого было недостаточно; столь строг и требователен к себе был этот неукротимый русский.

Опыт жизни приучил Алехина не только вскрывать свои недостатки, по и бороться с ними. Тут же в вагоне он выработал план дальнейшего совершенствования своего стиля игры. Нужно сыграть несколько тренировочных партий, решил он, обращая внимание лишь на степень концентрации, увлеченности шахматным боем. Наметил Алехин и другие пути тренировки: что нужно проделать в домашнем анализе, что во время турниров. Задача ближайшего года стала ясной: предстояла очередная ревизия собственного шахматного стиля, во время которой будут приняты срочные и самые решительные меры, без сожаления выкорчуются устоявшиеся, но вредные привычки.

Как ни был Алехин захвачен своей думой, в полутьме вагона он все же заметил высокого человека, промелькнувшего мимо Двери. Что-то удивительно знакомое, даже родственно-близкое было в этих широких плечах, гордо посаженной голове с каштановыми, слегка вьющимися волосами. Минуту спустя после появления незнакомца Алехин вышел в коридор. Там никого не было. В вагонах первого класса в последние годы стало ездить мало народу. Алехин прошел в соседний вагон, там опять не было интересовавшего его мужчины. Он миновал еще один тамбур, еще один и только в четвертом вагоне второго класса увидел высокую фигуру незнакомца. Тот сидел спиной к Алехину и читал газету. Некоторое время Алехин внимательно всматривался в лицо мужчины, не веря своим близоруким глазам, и, вдруг узнав его, вскрикнул:

– Боже, это же Волянский!

Привлеченный криком, незнакомец опустил газету и посмотрел в проем двери. В тот же момент он вскочил с места, отбросил в сторону газету и бросился обнимать Алехина. С удивлением глядели пассажиры на двух взрослых мужчин, в порыве восторга душивших друг друга в объятиях, восклицавших сквозь слезы радости какие-то слова на непонятном языке.

– Саша! Не может этого быть! Как ты попал во Францию? – повторял Волянский.

– Я здесь уже больше года, – спешил объяснить Алехин. – Странно, что я тебя не мог найти.

– Меня не было в Европе. На жизнь зарабатывал.

– Но ведь я играл в нескольких международных турнирах, – продолжал Алехин. – Неужели ты ничего не читал об этом. Хотя бы телеграммку прислал, письмо.

– Дорогой мой, ты забыл, что здешние газеты редко пишут о шахматах даже во время больших шахматных событий. Где ты живешь?

– В Париже. А ты?