- Сказал: пусть напишет в какой-либо газете письмо с признанием своих ошибок. Может быть, я пересолил немного, - поспешил добавить Крыленко, увидев, что Ласкер удивленно повел плечами, - но очень уж он нас обидел. Не меня, конечно, а миллионы людей, которые верили ему и любили. Его так ждали после матча с Капабланкой, а он все испортил своей дурацкой речью!
- Я знаю эту историю, - покачал головой Ласкер. - Алехин не так уж виноват в случившемся. Вы понимаете, - добавил Ласкер, - очень не просто написать такое письмо. Ну… в общем, вам не нужно объяснять, это понятно! Судьба его и так жестоко наказала. Мы должны ценить его шахматный гений, а приезд в Москву окажет на него благотворное действие.
- Уж очень какой-то он… непонятный! - воскликнул запальчиво Крыленко. - В шахматах смелый, решительный, не боится никакого риска. А в жизни…- Крыленко покрутил пальцами. - Так мы с вами договорились, - вдруг переменил он тему разговора. - Если вам что понадобится, обращайтесь прямо ко мне. А за границей - к Ильину-Женевскому, в наше посольство в Праге.
Они поднялись с кресел. Ласкер с интересом смотрел на собеседника. Перед ним стоял один из тех людей, которые удивляли западный мир. На вид ничего особенного. Низкорослый, с простым лицом рядового человека. Кто мог узнать в этом невзрачном на вид человеке одного из помощников великого Ленина в дни революции, главковерха армии Советской России?
Ласкер знал, что Крыленко разносторонне образован; нарком юстиции, он наряду с огромной государственной работой удивлял обилием других интересов. Он мог часами просиживать за шахматной доской, потом вдруг внезапно уехать на Кавказ и штурмовать там самую неприступную вершину, и занимался он всем этим самозабвенно, с азартом и большим знанием дела.
Марта была счастлива, узнав про обещание Крыленко. Она уже успела убедиться, что обещание советского наркома все равно, что уже сделанное дело. Это путешествие по Кавказу, о котором она столько мечтала! Радостная спускалась она вместе с Эммануилом по лестнице. Медленно шагал со ступеяьки на ступеньку маленький большеголовый старик с резким профилем. Степенно раскланивался он по сторонам, на его белых серебристых усах застыла улыбка счастья.
Все было, как раньше: те же любители, тот же садик, те же тридцать шагов до выходной калитки, где стоял «Линкольн», присланный организаторами. Все было то же, и все-таки многое изменилось! Ласкера на этот раз провожали не просто любители шахмат. Ему аплодировали его будущие соотечественники, среди которых ему, кто знает, как долго, придется жить. Марта с интересом всматривалась в их возбужденные лица, прислушивалась к возгласам восторга. Одно можно было заключить из их темпераментных криков: они очень любят Эммануила Ласкера, и это обнадеживало Марту в преддверии тревожного и непонятного будущего. «Что ж, начнем снова!» - припомнила она строку из детского стишка Эммануила.
Алехин положил в тарелку кусочек масла и медленно размешивал кашу ложкой. Склонив голову набок и опустив уголки сжатых губ, он с отвращением поглядывал на серо-желтую массу, размазанную по дну тарелки.
Грейс, вопросительно подняв ровные брови, опросила мужа:
- Вам не нравится поридж, дарлинг?
- Ничего, - сквозь зубы процедил Алехин.
- Овсяная каша очень полезна. Нужно к ней только привыкнуть.
- Цыган лошадь приучал, приучал, - тихо протянул Алехин.
- Что вы там говорите насчет коня, дарлинг? - спросила Грейс и, не дождавшись ответа, продолжала: - Мы, англичане, знаем толк в еде. Утром поридж, бэкон энд еггз; кровяной бифштекс на обед. Традиция выработана годами.
- В других странах есть тоже неплохие традиции, - отозвался Алехин.
- А именно?
- Не признавать никаких традиций! - невесело усмехнулся Алехин.
- Это опасно! - назидательно произнесла Грейс. - Обычно это приводит к анархии.
- Вы имеете в виду Россию? - спросил Алехин.
- Хотя бы. Но там тоже есть вековая традиция.
- Какая? - допытывался Алехин.
- Водка. Вы считаете, это лучше, чем поридж?
- «Лучше уж от водки умереть, чем от скуки», - процитировал Алехин.
Грейс не поняла русских слов. Она подняла взгляд от тарелки и посмотрела на мужа. Большие зеленые глаза ее были широко раскрыты, губы чуть сжались в презрительную улыбку. Но хороша оиа была даже в гневе, и в Алехине мигом улеглось чувство неприязни к этой капризной, но обворожительной женщине.
- Вам не нравится английский образ жизни? - запальчиво спросила Грейс.
- Мне очень нравится одна англичанка, - примирительно произнес Алехин. - И люблю я ее со всеми традициями и… овсяной кашей.
С минуту оба молчали. Грейс уже закончила поридж, Алехин все еще возился с полезной, но безвкусной пищей.