Белые и синие

— Прошу прощения, извините, мой генерал! — прервал он Бонапарта. — Вы не знаете меня оттого, что еще слишком для этого молоды; оттого, что вы не были в Рейнской армии и не участвовали в битве при Дауэндорфе, в сражении при Фрошвейлере и взятии виссамбурских линий. Если бы вы там были…

— Я был в Тулоне, — резко оборвал его Бонапарт. — И если в Виссамбуре вы прогнали пруссаков из Франции, то я изгнал англичан из Тулона, что было не менее важно.

— Это правда, — сказал Фалу, — мы даже заочно объявили вам благодарность в приказе, мой генерал. Стало быть, я был не прав, сказав, что вы слишком молоды; я признаю это и приношу вам свои извинения. Но я был прав, сказав, что вас там не было, поскольку вы сами признаете, что были в Тулоне.

— Продолжай, — сказал Бонапарт. — Ты хочешь еще что-то сказать?

— Да, мой генерал, — отвечал Фалу.

— Ну что ж, говори, — продолжал Бонапарт. — Но коль скоро мы республиканцы, — будь добр называть меня «гражданин генерал» и обращаться ко мне на «ты».

— Браво, гражданин генерал! — воскликнул Фаро.

Его секунданты Венсан и Гросейе кивнули в знак одобрения.

Секунданты Фалу оставались неподвижными, не выказывая ни одобрения, ни порицания.

— Ну так вот, гражданин генерал, — продолжал Фалу с непринужденностью, привнесенной в армию принципом равноправия, — если бы ты был, к примеру, в Дауэндорфе, ты бы увидел, как во время кавалерийской атаки я спас жизнь генералу Аббатуччи, который стоит многих.

— А-а! — воскликнул Бонапарт, — я благодарю тебя. Полагаю, что Аббатуччи в некотором роде мой кузен.

Фалу поднял свою кавалерийскую саблю и показал ее Бонапарту; тот удивился, увидев у обыкновенного сержанта генеральское оружие.

— По этому случаю, — продолжал он, — генерал Пишегрю, который стоит многих, — он сделал ударение на оценке генерала Пишегрю, — видя, до какого состояния я довел мою бедную саблю, подарил мне свою, и она, как вы видите, не совсем уставного образца.

— Опять! — вскричал генерал, хмуря брови.

— Прости, гражданин генерал! Как ты видишь, я все время ошибаюсь, но что поделаешь! Гражданин генерал Моро не приучил нас к тыканью.

— Как! — сказал Бонапарт, — республиканец Фабий настолько не считается с республиканским языком? Продолжай, ибо я вижу, что ты хочешь еще что-то мне сказать.

— Я хочу тебе сказать, гражданин генерал, что если бы ты был при Фрошвейлере в тот день, когда генерал Гош, который тоже стоит многих, назначил по шестьсот франков за прусские пушки, ты бы увидел, что я захватил одну из этих пушек и по этому случаю был произведен в сержанты.

— И ты получил шестьсот франков?

Фалу покачал головой.

— Мы пожертвовали эти деньги вдовам храбрецов, погибших в сражении при Дауэндорфе, и я получил только свое жалованье, которое извлекли из фургона принца де Конде.

— Бескорыстный смельчак! Продолжай, — сказал генерал. — Мне нравится слушать, когда такие солдаты, как ты, из-за того, что нет газетчиков, которые бы их превозносили, а также клеветали на них, сами произносят панегирики в свою честь.

— Наконец, — продолжал Фалу, — если бы ты присутствовал при взятии виссамбурских линий, ты бы узнал, как я убил двух из трех набросившихся на меня пруссаков; правда, я не успел сразу же отразить удар (вот откуда у меня шрам, что вы видите… я хочу сказать, ты видишь), я ответил ударом сабли, и от него мой противник отправился вслед за своими приятелями… За это меня произвели в старшие сержанты.

— Все это правда? — спросил Бонапарт.

— О гражданин генерал! Если это требуется подтвердить, — произнес Фаро, подходя к Бонапарту и поднимая к виску перевязанную руку, — я готов засвидетельствовать, что сержант сказал чистую правду и скорее преуменьшил, чем преувеличил свои заслуги. Он прославился в Рейнской армии.

— Хорошо, — промолвил Бонапарт, по-отечески глядя на двух солдат, один из которых восхвалял другого, хотя только что они дрались на саблях. — Рад с тобой познакомиться, гражданин Фалу. Я надеюсь, что ты будешь служить в Итальянской армии не хуже, чем в Рейнской. Но как же случилось, что два таких удальца сделались врагами?

— Мы, гражданин генерал? — удивился Фалу. — Мы не враги.

— Почему же, черт побери, вы дрались, раз вы не враги?

— А! — сказал Фаро с характерным для него движением шеи, — мы дрались просто так.

— А если бы я сказал, что хочу знать, почему вы дрались?

Фаро посмотрел на Фалу, как бы спрашивая у него разрешения.

— Если уж гражданин генерал хочет знать, — ответил тот, — я не вижу причин скрывать это от него.

— Ну ладно, мы дрались… Мы дрались… из-за того, что он назвал меня «господином».

— А ты хочешь, чтобы тебя называли…

— …гражданином, черт побери! — воскликнул Фаро. — Это звание нам обходится достаточно дорого, и поэтому мы им дорожим. Я же не аристократ, как эти господа из Рейнской армии.

— Ты слышишь, гражданин генерал, — вскричал Фалу, топнув ногой от возмущения и схватившись за эфес своей сабли, — он зовет нас аристократами!