Белые искры снега

Слыша все это, Ярослав Зарецкий, которому и была адресована сия композиция, явно стал одержим демоном ярости – на лицо зеленоглазого легла сумрачная тень злости, сделав черты его привлекательного лица более резкими и острыми. Зубы его крепко сжались, на скулах заходили желваки, глаза широко раскрылись от переполняющего молодого человека праведного гнева. Может быть, многими ожидалось, что при всем при этом Яр побледнеет, покраснеет или даже позеленеет, однако его кожа продолжала сохранять свой естественный оттенок, только вот аура стала вдруг обжигающе ледяной, как холод арктической пустыни.

Начался припев, и Шейк не смог удержаться от хохота.

Я на тебе никогда не женюсь,
Я лучше съем перед загсом свой паспорт.
Я улечу, убегу, испарюсь,
Но на тебе ни за что не женюсь.

– Ты ей не нравишься, старик, – хлопнул друга по плечу лыбящийся Шейк, подумав, что кому рассказать – не поверят! – Слушай, это тебе же песенка, зажигай давай! – и темноволосый парень стал делать шутливые движения руками и плечами, имитируя неизвестный, но крайне энергичный танец, стараясь попасть в такт музыке. – Присоединяйся! – предложил Шейк другу, – А вот Зарецкому песня все-таки очень не нравилась.

– Уймись, *Запрещено цензурой*! – прикрикнул он на кривляющегося друга, и тот вновь стал ржать, время от времени подпевая.

– Стерва, – тихо и зло произнес Ярослав сквозь зубы, сжав в руке нож, некстати оказавшийся в зоне опасности. Тот, кого Настя называла царевной Ярославной, в одно слово уместил столько ненависти, презрения и справедливого гнева, сколько не каждый смог бы уместить в целом трактате, посвященном этим сильным и отрицательным чувствам. – Стерва, – повторил он, всеми фибрами души ненавидя песню, весело звучащую сейчас в кафе. Парню казалось, что все посетители поняли: Ярослав Зарецкий – это именно он и никто другой, и сейчас сидят и смеются над ним. Как раз некстати бурным смехом разразилась компания, сидящая неподалеку и ранее охарактеризованная Яром как «быдло районное, обыкновенное», и это заставило юношу еще в большей степени почувствовать себя не в своей тарелке. К тому же ему тут же представилось, как все его друзья, одноклассники и знакомые обязательно именно в эти минуты сидят перед приемниками, и тоже слышат это омерзительное послание от идиотки-практикантки, которая принесла ему так много горя и страданий с первого дня их встречи. Он столько времени потратил, создавая себя определенную репутацию, а эта дура взяла и все разрушила! Испортила день рождения. И с Ваном они так и не помирились. А он, идиот, ее дважды спасал: то от летящего ей на башку гипса, то от теток в туалете. Да он вообще святой после всего этого!

Количество персональной ненависти к Мельниковой в душе у Ярослава возросло еще в пару делений. Сомкнутые зубы злобно скрипнули. Пальцы до боли сжали нож.

А вот Шейк, напротив, от происходящего пришел в восторг – он-то понял, почему сообщение от Насти появилось на радио – девчонка отвечала на сообщение, которое отправил от имени Ярослава он сам. Закрыв лицо рукой, он смеялся – приглушенно, негромко, чтобы не разъярить приятеля еще больше, но весело.

– Что ты ржешь, придурок? – волком взглянул на друга Ярослав и произнес еще парочку непечатных бранных слов.

– Да прикольно же! – не спешил признаваться ни в чем коварный Николай. – Твоя практиканточка – просто огонь! – и опять стал смеяться. К тому же вновь начался потешный куплет, в котором лирический герой обещал улететь и испариться, и даже съесть собственный паспорт, лишь бы не совершать такую ошибку всей жизни, как женитьба.

– Да что ты говоришь? – прошипел оскорбленный Яр. – Я сейчас этот огонь погашу.

Глаза его мстительно блеснули.

– Эй-эй, приятель, убери это из рук, тебе еще, правда, в универ поступать, потом хорошую работу искать, – забеспокоился Шейк, видя, что пальцы друга все никак не выпускают нож. Не то чтобы он боялся, что Зарецкий может напасть на кого-то с холодным оружием, да и нож тупой, не причинит никому вреда, по крайней мере, особенного, за который надо потом расплачиваться свободой, однако Шейк знал Яра много лет и успел за это время запомнить: иногда у Зарецкого что-то переклинивает в голове, и он совершает воистину странные поступки. Странные поступки Ярослава были немногочисленными, но необычными и явно зависящими от его эмоционального настроя. В таком состоянии он мог даже навредить сам себе.