— Так ведь за нас никто ничего не сделает, — подтвердил Плетнев характерным для него тихим, вкрадчивым голосом. — Все, Александр Александрович, приходится делать собственными руками. Притом, заметьте, я не беру взяток, не имею блата, не ворую. Я всего лишь патологоанатом. Так что вот, работаем понемногу, авось к концу пятилетки завершим. Кстати, где наш московский гость? Я имею в виду Евгения Семеновича.
Александр объяснил, что Леонидов болен.
— Но у нас есть другой московский гость! — сказал он приподнято. — Семен Каташинский, художник. Знакомьтесь!
Плетнев хотел было протянуть руку, но вспомнил, что она у него в цементе, и слегка поклонился.
— Очень приятно. Наши местные художники любят бывать здесь. Тут всегда разное небо. Понаблюдайте, через полчаса облака станут совсем другими.
Пригласив гостей в беседку, сколоченную на скалистом выступе, нависшем над водой, Плетнев пошел мыть руки.
— Странный человек, — сказал Семен, сев на скамью и опершись локтями о перила. — Тонкое, совсем не мужественное лицо, молодой, интересный и — патологоанатом. Терпеть не могу патологоанатомов! Так и кажется, что они заглядывают в наши потроха.
— Успокойтесь, — сказал Александр, — они заглядывают после.
— Вот как раз «после» меня и не интересует. Пусть скажут сейчас, что там у меня с сердцем?
— Плетнев обычно говорит: вскроем — увидим.
— Черный юмор! Притом не умный. «Работайте, работайте на свою идею, надрывайте сердце, а что от него осталось, покажет вскрытие». Нет уж, дорогой Александр Александрович, лучше радоваться всему этому, — Семен показал в сторону моря, — чем грызть друг друга на собраниях и доказывать всяким худсоветам, что как раз дурак-то — не ты!
Семен встал, едва не задев головой крышу беседки, и крикнул Валерии и Магде:
— Не пойму, чего ради вы уткнулись в землю? Идите сюда, сразу почувствуете себя на седьмом небе!
Женщины, не торопясь и продолжая свой разговор, приблизились к беседке. Оказалось, что они с восхищением рассуждали об огороде Плетнева. Ухоженные грядки спускались террасами от площадки, на которой стояла дача, до самой воды. Чего только не росло на узких, подпертых досками грядках, каких только кустов не было на боковых склонах обширного сада! Магда решила непременно попросить Плетнева, чтобы он дал ей саженцы белого крыжовника. Он охотно пообещал, спросил о самочувствии Владислава. Чуть ли не хором все враз сообщили ему о чудодейственном выздоровлении Владислава, который работал с полной отдачей сил и даже выходной решил использовать по-своему: сидел над расчетами.
— Мы бесконечно благодарны вам! — торжественно произнесла Валерия. — Уверена, что Владислава подняли на ноги ваши снадобья! Если бы не вы!..
— Бросьте! — тихим голосом перебил Плетнев. — Я уверен в совершенно другом.
— В чем же? — настороженно спросила Магда.
— Обыкновенная ошибка в диагнозе. Иначе не помогли бы никакие средства.
— Неужели и народная медицина бессильна?
— Я уже говорил: все это для успокоения родственников. Настои лишь прибавляют силы, чтобы справиться с недугом.
Все замолчали, глядя на водный простор, на светлое небо, где краски менялись тем неожиданнее, чем солнце ниже склонялось к линии горизонта.
— Однако, где Белые камни? — спросил Семен. — Не может быть, чтобы их не было видно отсюда!
— А их видно, — сказал Плетнев. — Смотрите вдоль правого берега. Вон там, у самого горизонта, светлеет узкая полоска, почти сливаясь с водой. Это и есть скалы. Если появится настроение, можем сесть в лодку и через двадцать минут будем там.
Предложение Плетнева у каждого вызвало разные чувства. Семен готов был немедля спуститься к воде и промчаться по всей этой красоте. Валерия тоже была не против такой прогулки, тем более после того, как они с Владиславом продали лодку, ей ни разу не выпадало случая покататься по водохранилищу; притом поездка внесла бы разнообразие в этот единственный за долгую неделю свободный день. Александру было ровным счетом все равно, поедут они на лодке или останутся здесь, на высоком берегу, откуда открывается такой необыкновенный вид. Одной Магде не было ясно: хотелось ей в эти минуты побывать у Белых камней или нет. И не только потому, что это знакомое до мельчайших примет место было связано со многими воспоминаниями. Почему-то вспомнился Леонидов, обожествлявший дикие и чистые в своей правдивой обнаженности скалы, соединившие память дремучих веков с днем сегодняшним, на смену которому придут новые века. Горы — как море. На них можно смотреть бесконечно. И Магда решительно высказалась за поездку.
Мотор взревел сразу, и катер, сделав левый поворот, понесся в разлив.
— Красота! — сказал Семен. — Мы с вами находимся в настоящей сказке.