Лодка рвалась навстречу волнам, шла прямо на скалы, которые преграждали дальнейший путь. Все более четко обозначиваются зигзаги расщелин, раскалывающих белокаменную породу сверху донизу. Умершие реки давних тысячелетий оживают только в дождепад, дают надежду деревьям, которые еще наполнены соками жизни, но уже сползают все ниже к черной воде. Тонкая осинка трепещет рядом с гордо возвышающимся на обрывистом выступе кедром, а вот уж и нет ее, рухнула в буреломную ночь навсегда, уплыла, несомая черной гладью воды, а там не стало и кедра, который еще долго противился шквальным ветрам. Все преходяще. А как хочется, чтобы они и ныне стояли на этом крутом берегу, имя которому Белые камни!
Фиолетовый отсвет угасшего заката отражала вода, однако было еще совсем светло, и Плетнев уверенно вел лодку по направлению к Белым камням.
Пожалуй, впервые за многие годы Леонидов почувствовал себя так одиноко в своей уютной, обжитой квартире. В доме не было Ирины, не было ее вещей, и никаких других примет ее присутствия. Он не корил дочь за то, что она ушла к матери. Не корил и себя: он делал для своего ребенка все, что было в его человеческих возможностях. Как ни странно, не таил он неприязни по этому поводу и к Фаине. Горшкович — другое дело. И в отношении к нему главным было не личное, а все то, что не согласовывалось с восприятием его как художника. Теперь закончились съемки многосерийного фильма по сценарию Горшковича, и фильм, по мнению Леонидова, мог принести большой ущерб прежде всего молодым зрителям.
Леонидов не знал, стоило ли ему идти на просмотр фильма и на его обсуждение. Официальное приглашение он получил. Врачи не возражали против постепенного втягивания в работу. Отсидеться, сославшись на болезнь, было бы проще всего, но Леонидов не искал поводов, да и чувствовал себя неплохо. Наоборот, хотелось быстрее входить в активную жизнь, он по ней явно соскучился. Пораздумав еще немного, Леонидов заказал такси на девять утра и в ожидании его начал перелистывать страницы своей рукописи.
За этим занятием его и застала Шурочка. Она открыла дверь ключами, которые были у нее, и тихо вошла в комнату. Леонидов обрадовался. Он попросил Шурочку раздеться и проходить, но она с озабоченным видом заявила, что очень спешит, взяла принадлежащие ей мелкие вещички, положила на стол ключи и направилась к выходу. Искренние уговоры Леонидова повременить не возымели действия. Шурочка пожелала Леонидову доброго здоровья и открыла входную дверь. Здесь она и встретилась лицом к лицу с Лизой. Посмотрев друг на друга, они не обмолвились ни одним словом и расстались тут же, в дверях.
Лиза повесила модную белую сумку в передней, прошла в комнату и села в кресло против Леонидова.
— Я не помешала? — спросила она и, когда Леонидов ответил: «Отнюдь», — закурила сигарету и долгим, обволакивающим взглядом посмотрела на него. — Вижу, ты по-прежнему пользуешься успехом..
— Такова участь одиноких мужчин.
— Это даже радует, — по-доброму улыбнулась Лиза. — Значит, дело пошло на поправку. Будем думать, что у тебя все же не было инфаркта. Ведь врачи сами говорят надвое: или микроинфаркт, или острый приступ стенокардии. Беречь себя, конечно, надо. Главное — меньше волноваться. — Она пригасила сигарету, посидела немного, сосредоточив взгляд на листе настольного календаря, где рукой Леонидова было написано два слова — «Прием фильма», — и продолжила: — В первую очередь тебе надо позаботиться об устройстве быта. Нельзя быть одновременно и домохозяйкой, и драматургом, и актером. Ты ни о чем не должен думать, кроме работы.
— При моей работе, как ты понимаешь, не думать невозможно. Что же касается домработницы, то содержать ее в настоящее время у меня просто кишка тонка.
— Но ведь все это могу делать я. Мы же с тобой старые друзья. Притом ты знаешь мое отношение к тебе. Кроме радости, все эти заботы по дому мне ровным счетом ничего не составят. — Она встала, подошла к Леонидову и ласково поворошила его волосы. — Ну, мой милый! Не создавай себе лишних проблем. Я же твоя женщина, и никто никогда не будет относиться к тебе более преданно.
Леонидов тоже встал, прошелся по комнате, снова приблизился к столу.
— Кто может сказать, — заговорил он, и Лиза заметила, как его взгляд прошелся по фотографии, запечатлевшей неведомые ей Белые камни, — какая чья женщина? Или кто чей мужчина…
— Ну да, — оборвала его Лиза, — можно подумать, что женщины тебе стали вообще не нужны. Я понимаю, ты можешь обойтись и без них. И обходишься. Но зачем же обрекать себя на одиночество! Тебя просто-напросто ничто не интересует, кроме твоей работы. Но, признайся честно, это не совсем так. Ты слишком замкнулся, однако это не значит, что в глубине твоей души не теплится огонек любви. Я-то знаю, ты без нее не сможешь прожить ни одного дня. Ты любишь, я это чувствую. Но кого?..
— Друг Лиза, поговорим лучше о чем-нибудь веселом! Кстати, ты будешь на обсуждении фильма?