Иван ушел от корреспондента поздно вечером. На улице было тихо и морозно. По обе стороны дороги стояли низенькие сугробы. Иван шагал в сторону поселка, где надоедливо и отчетливо стрекотали отбойные молотки, издалека напоминающие клекот станковых пулеметов.
…Когда Иван летел под откос, он думал только о том, как спасти машину. И лишь на следующий день, когда вышка стояла на вершине горы и трактористы дали залп из охотничьих ружей, он глянул вниз, где, маленькие и белые, стояли палатки, двигались по дороге карлики — МАЗы, покачивался игрушечный башенный кран, где через каждые два десятка метров торчали острые скалы, и ему подумалось, что счастливым родила его мать, в рубашке. После смены Иван спустился под гору, стараясь держаться следов вездехода. В некоторых местах следы утыкались прямо в скалу и буквально в полуметре резко сворачивали. На минуту Ивану представилось, что было бы, если бы он не сумел совладать с рычагами…
А в тундре ярко и часто метались огни сварок, мерцали лампы буровых вышек, остро, по-новому пахнуло снегом, холодом, первозданной чистотой гор. Тогда и родились строки: «Опахнули меня снега красными свежими розами».
— Эй, дядя! — услышал Буторин девичий голос.
Иван остановился.
— Дальше нельзя! Взрывать будут!
Девушка была одета в полушубок, на черном рукаве краснела повязка.
— Семьсот килограммов взрывчатки заложили. Сейчас жахнет. Ужас! — сказала девушка, блестя глазами.
Они стояли перед только что отстроенным домом, на углу которого висела аккуратная табличка: «Улица Солнечная, 1». Дальше виднелись длинные ряды беленых палаток.
— Сейчас, — беспокойно сказала девушка.
— Рудник, что ль?
— Ага.
Грохнуло. Пламя выхватило черноту неба, комья земли, на мгновение обожгло восторженно-испуганное лицо девушки.
По горам неслось эхо. Оно громыхало в ущельях Скалистой, по дороге, замирая, дрожало между камнями и ушло за вершину, на которой горел-переливался огонек буровой вышки Ивана Буторина.
Иван пришел домой и, не раздеваясь, не включая света, встал к окну.
— Не спит, — хихикнула за стеной Степина жена. — И впрямь спятил.
— Молчи! — грубо обрезал ее Степа. — Много ты понимаешь в стихах!
Иван вытащил блокнот и, глядя на далекий огонек своей буровой, написал: «Стих номер три», потом сел на табурет и начал сочинять.
Через несколько дней на буровые пришла краевая газета с очерком о подвиге Ивана Буторина. Газету привезли сменщики. Читал очерк молоденький тракторист, из демобилизованных, тот самый, бывший танкист. Он читал, а мужики сидели на корточках около печки, курили и слушали.
— От, шельма!.. — восхищенно сказал Степа. — В самую точку! Силе-ен… Иван!
Буторин не откликнулся, сидел, смотрел на синий жаркий огонь и курил.
Белые кони
Федор Журин проснулся, увидел над собой широкую, пожелтевшую от времени, матицу потолка и не скоро смог понять, что лежит он на своем законном месте, в летней избе: перед ним все еще неслись белые кони. Со двора послышался привычно-ласковый голос жены Агнюши: «Давай, Ночка, давай. Пошла, милая! Ну, чего ты? Чего? Хлебушка? Дак нету. Съела ты весь хлебушек. Пошла!» Протопала мимо окон Ночка, замычала, хлопнул бичом, словно выстрелил, пастух Коля Цаплин, и вскоре избу заполнил неясный, мерный топот бредущей по деревне скотины.
Было пять утра, и надо бы подняться, но Федору не хотелось вставать, и он, нашарив на табуретке пачку «Севера», закурил, сделав несколько глубоких затяжек подряд. «К чему бы? — думал Федор, припоминая сон. — Вроде и ждать нечего. К какой радости?» То, что сон был к радости, Федор не сомневался. Не раз бывало, приснятся ему белые кони, глядишь, что-нибудь и сбудется. К примеру, все деревенские бабки, глядя на беременную невестку Полю, прочили ей девочку, один Федор говорил, что родится сын. Так и получилось: разрешилась невестка сыном. Или другой случай. Не однажды Агнюша просила купить стиральную машину, все руки измочалила, бедная, а Федор уперся, велел подождать до розыгрыша лотереи. И надо же, на единственный купленный билет выиграл стиральную машину! И по мелочи бывало. Приснятся кони, и в тот же день нежданно-негаданно нагрянет кто-нибудь из сыновей, Мишка или Валентин, опять праздник.
А сон и впрямь был радостный и светлый, и хотя длился он недолго, Федор ясно запомнил зеленое просторное луговище с редкими цветиками кашицы, синее небо и легких, как облака, бесшумных белых коней с длинными седыми гривами, застывшими на ветру. Кони мчались мимо Федора, стоявшего посреди луговища, они мчались, не глядя на Федора, не кося лиловыми глазами, — видимо, знали, куда летят! — и не успевал Федор разглядеть их, как кони исчезали в дымчатой синеве неба, оставляя в сердце неясное ощущение тревоги и радости.