Белые кони

И Буторин решил писать стихи. Первое переписанное набело стихотворение он назвал «Геологом я не родился». Во время работы Иван вытаскивал блокнот, отходил в сторону, читал и каждый раз удивленно покачивал головой. Ему хотелось поделиться радостью со Степой, но язык не поворачивался сказать другу, что он, Иван Буторин, занимается сочинительством. Засмеет Степа. Обоих одинаково безжалостно мотала жизнь, но, поди ж ты, разных сделала. Степа приехал на буровые с ясной целью: заработать побольше деньжат, купить дом на Украине и жить как люди. По ночам Иван слышал (он жил в одном балке со Степой), как супруги подолгу обсуждали, в каком месте купить земельный участок. И всегда разговор кончался спором.

— Послушай-ка, — сказал однажды Иван помбуру. — Я тут написал кое-что. Стих, в общем. Ты послушай.

— Можно, — нисколько не удивясь, сразу согласился Степа.

Он вытер замасленные руки ветошью, пошуровал уголек в железной печурке, прикурил от раскаленной добела кочерги и удобно устроился на верстаке.

— Стих — это хорошо. Был у меня друг. Тоже стихи писал. Ночи напролет сочинял, неизвестно, когда спал. Иной раз спрашиваю: «Зачем?» — «Надо, — отвечает, — надо, брат Степа». Советовался со мной, значит. Читай. Я тебе прямо скажу, коли что не так.

— Слушай, — взволнованно сказал Иван.

Закончив чтение, он до боли сжал кулаки, стараясь унять дрожь.

— Так, — задумчиво произнес Степа. — Я тебе прямо скажу. Бывало, и другу говорил то же самое. Есть в тебе, Иван, жила. Пиши. Одно непонятно: всерьез ты или понарошке?

— Захватило меня, Степа, дыхнуть не дает.

— Тогда давай. Поэты хорошую деньгу зашибают.

— Деньги мне ни к чему. Мысли меня душат. По ночам не сплю, а закрою глаза — мать передо мной как живая. «Вот, — говорит, — могилка-то отцова. Гляди. Белые гнусом затравили папку». Не зря я в геологи подался. Отцова кровь во мне говорит. Он у меня первый геолог в Саянах был.

И раньше вспоминал Иван, как ходил с матерью в тайгу на могилу отца. Вспоминать об этом было всегда грустно, жалко, горестно, а теперь к Ивану пришло другое, новое чувство — гордость за отца.

…Было тихое августовское утро. Ночью прошел дождь, и крупные капли, тяжело висевшие на деревьях, переливались на солнце, как перламутровые пуговицы. Мать и сын стояли на глухой, редко хоженной тропке у маленького холмика под молодой пихтенкой. «Одни кости отвязали от кедра-то, — рассказывала мать. — Ничего не осталось. По руке я его узнала. Не было у твоего папки двух пальцев на левой руке». — «За что его так?» — «Беспокойный был. Тайгу вдоль и поперек знал. Особенно золотые места. А белым ничего не сказал. Все наших ждал. Не дождался…»

Иван распахнул дверь и вышел из буровой на волю. Кругом стояли высокие скалистые горы. Из ущелья дул морозный сухой ветер. Ивану было легко и радостно. Он смотрел на речку, по синему льду которой неслась поземка, на скалы, покрытые изморозью, на тягачи, поднимающиеся к буровым, вздохнул и, всем нутром своим ощущая холодный бодрящий воздух, засмеялся. Зайдя в буровую, он сообщил:

— Смена идет.

— Пора, — ответил Степа, глянув на часы. — На буровые, я слышал, корреспондент приехал. Ты сходи к нему. Обязан помочь.

Вечером Иван пошел к корреспонденту. Он долго стоял перед длинным, наспех сколоченным бараком, где в комнатенке комитета комсомола поселился корреспондент, прошелся перед освещенным окном, заглянул, но ничего не увидел и вернулся к двери. Тщательно обив сапоги от снега и мерзлой земли, зашел в барак.

Пройдя через пустой низкий коридор, Иван приник одним глазом к дверной щели. Корреспондент лежал на матрасе, брошенном в угол, и мрачно курил. Вокруг валялись раскрытые книги и скомканные листы. Иван оробел, однако, собравшись с духом, постучал.

— Разрешите? — полуоткрыв дверь, по-солдатски обратился он.

— Заходите, — пригласил корреспондент и встал.

Он был не в духе. Пятый день околачивался на буровых и не мог выжать ни единой строчки. Начальник экспедиции так прямо и сказал ему: «Езжай-ка домой, милок. Нету материала. С планом зашились. Половина буровых в ремонте».

Корреспондент посмотрел на гостя. У порога стоял крепкий, дюжий мужичок и терзал в багровых, огрубелых лапищах блокнотик. Он смотрел на корреспондента беспомощными, ждущими глазами, и видно было, что не знал, с чего начать разговор.

— Рассказывайте, — подбодрил корреспондент. — Что за дела?

— Вот, — охрипшим голосом выговорил Иван. — Стих.

И пока корреспондент читал, Иван страдальчески улыбался.

— Вероятно, это первый ваш опыт? — откладывая блокнот, спросил корреспондент.

— Так точно, — выдохнул Иван.

— Н-да… Есть кое-что. Есть. Вот рифмочка у вас страдает. И несколько… как бы сказать…. неясна ваша мысль.

Корреспондент вновь открыл блокнот и прочитал наугад:

Не знаю я, к чему стремлюся!
Разыскать, разведать неведомы края!
Чтоб богатела родина Россия,
Прекрасна русская земля!