— Эдак, Агнюша, эдак, — приговаривала Елена Прекрасная, улыбаясь чему-то своему, давнему и тайному.
Федор проснулся от какого-то внутреннего толчка, словно в голове его сработал некий таинственный механизм. В избе было светло и тихо. Федор сел и некоторое время не двигался, бездумно рассматривая босые ноги и с неудовольствием замечая, что спал одетым. Потом он живенько обулся, стараясь не стучать сапогами, миновал сени, вышел на улицу, снял с плетня пудовую корзину и прямиком, через скошенный луг, двинулся к березовой роще. Не беспокоить Анания Александровича Федор решил еще вчера, с самого первого разговора о грибах, — ни к чему гостю ноги мять, отдыхать приехал, не бегать, — и теперь, быстро шагая по луговине, Федор заранее, с тайной гордостью представлял, как гости встанут, оденутся, умоются, заглянут в летнюю избу и конечно же не поверят, что убежал-таки он за грибами. Мыслимое ли дело после такой пьянки подняться ни свет ни заря? Будут строить предположения, куда он мог подеваться, разговоры начнут, пересуды, бог знает что подумают, а тут и он, Федор, здравствуйте — пожалуйста, с грибками! С грибками ли?!
Федор достиг березовой рощи и побрел по ее кромке вдоль заросшей пыреем и подорожником колее. Как и всякий уважающий себя грибник, Федор имел на примете свои места, на которых иной раз собирал по десятку-два белых. Он быстренько обежал эти места, но нигде ничего не нашел. Правда, у Красного болота заметил он свежеобрезанные толстые корни, и хоть немного их было, всего-то три корешка, расстроился, что кто-то раньше обошел заветные местечки, подумал-подумал и размашисто, не глядя по сторонам, зашагал к большой дороге. Он решил действовать наверняка, идти за дальнюю лесную деревушку Наволок, к круглому, как блюдце, небольшому болотцу, со всех сторон окруженному высоким сосновым бором. Болотце это так и называлось — Круглыш. Уж там-то, за Наволоком, в любой год, самый неурожайный, на сухих и просторных полянах собирал Федор по корзине тугих боровиков. Да и то сказать, некому стало собирать грибы, обезлюдела деревня. Года два назад жил в ней еще плотник Мефодя, но и он не вынес одиночества, уехал к сыну в Белоруссию. Иные дома раскатали и перевезли в более близкие к большой дороге деревни, а в других заколотили окна широкими досками крест-накрест и оставили их догнивать.
По дороге Федор отмахал километров восемь, то и дело оглядывался в надежде перехватить попутную, но машин не было. И только где-то на десятой версте догнал его самосвал, и хотя до отвертки на Наволок оставалось километра полтора, можно бы уж и прошагать, Федор все-таки поднял руку. Самосвал, не сбавляя скорости, промчался мимо, обволок Федора густой пылью и быстро пропал за увалом. Федор сплюнул с досады, переждал, пока уляжется пыль, и зашагал дальше.
По неезженому проселку, все через сырой ельник, через болотистые места, где пахло зрелой смородиной и гниющей хвоей, Федор прошел тоже немало, километров шесть, а может, и больше, никто не мерил, поднялся на угор, и тут ему открылся сосновый бор и около самого его края несколько серых избенок — Наволок. На знакомом широком пне Федор немного посидел, попил прозрачной воды из родничка, который беспрестанной струйкой бил из-под пня, еще раз оглядел бор и быстро начал спускаться вниз.
Странно было идти Федору по тихой вымершей деревне. Ни звука, ни шороха. Тишина. И не окликнет тебя живой голос, не взлает собака, не закричит петух. Жутковато стало Федору, и он побыстрее свернул в лес.
Грибы начались сразу. В осинничке Федор нашел с десяток красноголовиков, а выйдя на поляну, сплошь покрытую сизым мхом-ягелем, наметанным глазом увидел стайку бурых боровиков. Они стояли как солдаты, уже просохшие от росы, с толстыми белыми корешками, словно только и ждали Федорова прихода. Федор не спеша присел над грибами, в то же время зорко оглядывая место. Вон и еще стайка, и еще… За какие-то двадцать — тридцать минут Федор наполнил корзину больше чем наполовину, и все на одной полянке, а потом как обрезало. Он обошел несколько полян, углублялся далеко в бор, бродил по кромке Круглыша, облазил весь осинник — грибов не было. И вправду, впервые попавшиеся боровики словно ждали его, Федорова, прихода. Федор глянул на солнце, которое поднялось уже высоко, определил, что времени около двенадцати, а то и побольше, покурил немного и, отшвырнув окурок, пошел в сторону родной деревни.