Белые кони

— Ишь ты, черт безногий, — уже по-ласковому улыбнулся Миша и встал. — Давит на всю железку.

«Запорожец» выполз на вершину угора, приостановился на миг, словно давая себе передышку, и лихо помчался вниз, к прислонихинским редким домикам.

— Ну, шурует, — снова улыбнулся Миша, выбросил папиросу, поправил кепку и вышел на середину заросшей пыреем и ромашкой улицы. — Тормози, давай, тормози! — закричал он, поднимая руку.

Машина была битком набита фронтовиками: их было четверо, не считая Митрохи, и все разряженные, в новых костюмах, с медалями и орденами на жестких лацканах. Миша как глянул в полнехонькую машину, так сразу и догадался, что заезжал Митроха в Бараново, далекую лесную деревеньку: мужики-то все были барановские.

— Куда я-то, ребята? — заволновался Миша. — Ну, Митроха! Ведь уговаривались!

— Их тоже не оставишь, — кивнул Митроха на фронтовиков.

Миша, конечно, понимал, что доброе дело сделал Митроха, заехав за барановскими мужиками, все они были в больших годах, немощные и вряд ли бы выбрались на праздник своим ходом, но ведь уговаривались. Да и Слядников не оставил бы без внимания фронтовиков, прислал бы свой «газик», а то бы и на «Волге» прикатил. Ну, Митроха…

— Лезь, давай, лезь!

— Ну-ко, Никола, подвинься!

— Ползи, Михайло! — загалдели барановские и закопошились на сиденье.

Миша сунулся в машину с одной стороны, с другой, кое-как втиснулся наполовину, вылез обратно и расстроился всерьез.

— Знал бы, дак через бор махнул. Черт безногий…

— Придется тебе опять вверху ехать, — решил Митроха. — На багажнике.

— Нет уж, — воспротивился Миша, ныряя в машину головой вперед на колени мужиков. — В прошлый раз ехал. Хватит. Пылишши наглотался… — Три дня в горле саднило.

— Это у тебя не от пылишши, — засмеялись мужики, — От нее, проклятой! От «снегурочки»!

В прошлый год Мишу действительно привезли из Саватеева на багажнике, предварительно обмотав веревками, чтобы не свалился по дороге. И хоть смутно помнил Миша путь, однако синяки и шишки, полученные на ухабах, давали о себе знать не один день, и теперь Миша барахтался изо всех сил.

— «Снегурочки», — пыхтел он, — Еще немного! Так. Порядок! Поехали!

— Поехали, поехали!

— Трогай, Митроха!

— Как бы тово… Без нас не начали, — зашумели мужики.

Митроха, которого тоже порядочно-таки прижали к баранке, оглядел пассажиров и сказал:

— Ну, держися, ребята! Дорога-то — не асфальт.

Машина тронулась. Таня Долгая высунулась из окна и смотрела в сторону тарахтящего «Запорожца» до тех пор, пока он не скрылся в высоких соснах Нацепинского бора.

Подъехали к клубу в самый аккурат: фронтовики, докуривая папиросы, топтались на широком деревянном крыльце клуба, переговаривались, пересмеивались, и все они были, словно на одно лицо, помолодевшие, с какой-то удивительной добротой в глазах и конечно же при орденах и медалях. Поздоровались они с прибывшими степенно, крепко жали руки, будто не виделись бог знает сколько лет, а городские, так те даже лезли обниматься. Миша сразу углядел новенького, мужчину в очках, стоявшего рядом с председателем Слядниковым.

— Слышь, а этот, с председателем, кто? — обратился он к Митрохе.

— Неужто не узнал?

— Не признаю…

— Да ведь Рассохин это! Дружок твой закадычный!

— Мать честна-а, — протянул Миша. — В жизнь бы не узнал! Ва-ажный…

— Доктор наук! Не тебе, брат, чета. Он уж два дня как здесь.

— Да ты-то откуда знаешь?

— Не пешком хожу. Да ты подойди к нему, подойди. Он, хоть и доктор, а парень свой. Я с ним досыта наговорился. Он и про тебя спрашивал, как, мол, Миша, каков, мол, стал…

Миша подошел, поприглядывался еще немного и тронул новенького за рукав.

— Никак, Геннадий? — спросил он.

— Миша! — сразу узнал своего товарища Рассохин, обнял, поцеловал куда-то в щеку и повторил: — Мишка, Мишка… Постарел.

— Да и ты не помолодел, — весело откликнулся Гришин. — Надумал-таки, приехал?

— Приехал.

— Я тебя с сорок первого не видел. Если встретил где — в жизнь бы не узнал!

— Дела, Михаил, заели. Дела-делишки… Правда, года три назад я приезжал и к тебе заходил, да дома не застал. Татьяна сказала, что на совещание уехал.

— Было, — ответил Миша. — Ездил и на совещание. В область.

— Посмотрел на Прислониху, и сердце сжалось. Домов пятнадцать осталось, не больше.

— Теперь семь, из них четыре пустуют. В эту зиму волки повадились. Так возле избы Володьки Косого стоят и воют. Жуть!

— К осени снесем, — вступил в разговор Слядников.

— А какая деревня была, — припомнил Рассохин. — В два порядка. Бывало, на игрищах дево-ок — глаза разбегались! Детей накопил?

— А как же! Сын жених, студент. В МИМО учится.

— Смотри ты… Молодец.

— После армии и туда. Парень головастый. И две девчонки.

— Невесты?

— Одна-то уж тово… Вкусила. Теперь кукует. В Мурманске. А вторая здесь, в Саватееве учительствует. Ничего девка…

— Хорошая, хорошая, — подтвердил Слядников. — Побольше бы таких.

— А ты-то, Геннадий, каково живешь? — поинтересовался Миша. — Говорят, доктор наук?

— Верно говорят.

— В столице-матушке?

— В Ленинграде.

— Бывал, бывал, — сказал Миша. — Три дня жил. Нагляделся. И в Зимнем дворце побывал, и на «Авроре», везде водили…