Белые лилии

– Максим? – прошептал мальчик и окончательно проснулся, потому что за дверью раздался грохот отрываемой двери, возня и низкий рокот чужих, совершенно незнакомых голосов:

– Отойди!

– Сколько ей лет? Фамилия…

– Где отец?

– Кто еще есть в доме из взрослых?

– Документы где?

– Отцу позвонил?

– Поднимаем!

Максим отвечал быстро – его голос отлетал от зычных мужских голосов, словно дробь. Максим отбивался, защищался на грани слёз.

Егор подскочил с кровати под заходящийся стук собственного сердца. Он подбежал к двери, повернул ручку – закрыто. Он быстро провернул крошечный замочек на ручке двери – тот послушно щелкнул, ручка повернулась, мальчик выскочил в коридор…

Глаза Егора распахнулись – в них, как в хрустальных шариках, отразилась огромная, просто исполинская металлическая каталка – она выкатилась из соседней двери и на её холодной спине, как на алтаре жертвоприношений, лежала женщина с бледно-серой кожей. Её руки, как ветви мертвых деревьев – тонкие, лишенные жизни пальцы-прутики, а с них, словно смола в надрезе коры, капал сок, но не янтарный – густой, липкий, темно-красный. И когда глаза Егора поднялись по руке, он увидел холодное, жуткое, острое: в узком лице, в угловатых линиях тонкого носа, в складках закрытых век – смерть сочилась из приоткрытого рта багровыми каплями, мерцала ровным светом бескровной, белесо-серой кожи и исходила от неё словно ледяное дыхание. Он испугался, что она пошевелится, что она повернет голову, откроет глаза…

Максим подбежал к брату, закрыл его своим телом, прижал к себе:

– Не смотри, – прошептал он. – Не смотри!

Но Егор уже увидел чужое в знакомом. Собственными глазами, рассмотрел краски, полутона, почувствовал ледяное дыхание и металлический привкус смерти…

Так много крови.

***

Так много крови!

Псих шипит сквозь сжатые зубы и пытается зажимать предплечье левой ладонью – вцепляется в неё и пережимает так сильно, что кожа вокруг пальцев вздыбливается буграми, но кровь по-прежнему льется меж пальцев. Этот урод вырвал часть кожи вместе с кусом мясом.

– Подожди, подожди… – в панике тараторю я.

Я заматываю руку Психа полотенцем, и оно мгновенно становится красным.

– Твою мать… – зло шиплю я.

За Розовощеким никто не побежал.

Полотенце насквозь – я разматываю его, откидываю в сторону и беру последнее чистое. Крепко, что есть сил наматываю на руку. Псих шипит. Гребаный бухгалтер! Извернулся, выгнулся и цапнул, как бешеная псина. Наверное, меньше всего на свете Псих ожидал быть покусанным другим психом.

– Потерпи… – шепчу я.

Смотрю, как становится красной ткань, окрашивая мои руки.

– Нужно зайти внутрь, – говорю я, поворачиваясь к Олегу.

Тот по-прежнему держит полотенце у носа, но уже не столько из необходимости, сколько из инстинктивного желания закрыть хоть чем-нибудь ахиллесову пяту.

– Помогите мне, – говорю я, но тут Псих шипит:

– П-пер-рес-с… стань! – он шумно вдыхает, а затем. – Я м-могу идти.

***