Белые лилии

А люди танцуют и кружатся: вокруг нас, возле нас, повсюду, везде. Музыка, цвет, свет, движение. Одна из женщин бросает взгляд на руки Психа и легкая тень ужаса вспыхивает в её глазах, но тут же партнер услужливо дергает её так резко, что все человеческое выветривается из её головы – она с деревянной улыбкой вальсирует по холлу. Я кричу им, словно они слышат меня:

– Помогите! – я ору. – Кто-нибудь вызовите скорую!

Я хватаюсь за разрисованных людей, но они вздрагивают и отмахиваются, выскальзывают из моих рук и прячутся друг за другом, словно я прокаженная. Вокруг меня чистое безумие – срежиссированное, отрепетированное, собранное из осколков больной фантазии. За деньги можно научиться не слышать, не видеть, не быть людьми, поэтому они кружатся, словно Псих не загибается, словно кровь не хлещет из дыры в его животе, словно я не кричу во все горло:

– Вызовите скорую!!! Господи…

Обеими руками впиваюсь в его живот, руки – крест – накрест – я изо всех сил давлю на рану, но из-под моих рук, сквозь пальцы – горячая, пульсирующая, темно-красная жизнь.

– Что мне делать? – кричу я Психу.

Он загибается, рычит, скалится, и я вижу, как его лицо принимает жуткий серо-голубой оттенок.

Я поднимаю лицо к толпе, я оборачиваюсь и кричу:

– ДА ПОМОГИТЕ ЖЕ МНЕ КТО-НИБУДЬ!!!

Я поворачиваюсь к Психу – Господи, сколько крови! Я сжимаю пальцы как можно плотнее, вдавливаю руки в его тело, я наваливаюсь на него. Как запихать все это обратно? Да перестань же ты течь!!! Я истерично взвизгиваю:

– Псих, чем помочь? Что сделать, Псих??? – я рыдаю, я кричу. – Бога ради, скажи, что мне делать?

Псих хрипит, булькает – я опускаю глаза и вижу, как его одежда становится темной, пропитывается, лаково переливается.

Вдруг – резко, судорожно – Псих дергается, откуда – то изнутри вибрирует его низкий утробный рык, и он взрывается: его огромная, вымазанная кровью рука хватает меня за шкирку, а потом со всей силы врезается в толпу. Громоздкий, тяжелый он пробивает брешь с разноцветном сумасшествии: люди разлетаются в стороны, валятся на пол, кричат, взвизгивают, отползают в стороны, а те, кого не сбил с ног раненый медведь… продолжают танцевать.

– Дешевые шлюхи… – ревет он и сносит троих.

Никто не разбегается, никто не смеет свернуть с его пути, но я вижу, как в прорезях масок вспыхивают искрами страха кукольные глаза. Псих сносит людей на своем пути, словно кегли. Они валятся, наступают друг на друга, но не смеют ослушаться и преграждают нам путь. Рука Психа перехватывает меня, прижимает к себе, и я чувствую мокрую ткань под левым боком – запах крови бьет в нос. Слышу его нарывное, хриплое дыхание и скулю.

– Заткнись! – рявкает он, и я мгновенно теряю голос.

Море людей обрывается – мы выбегаем к длинным столам с закусками.

Псих оборачивается назад, и я следом за его взглядом оглядываюсь на пеструю толпу – где-то на другом конце разноцветного моря началось волнение: движение, голоса, потоки цвета и звука сменяются смешиваются, становятся плотней… Я смотрю на побелевшее лицо Психа – испарина сверкает на серой коже россыпью прозрачных бусин. Его взгляд из-под тяжелых бровей по моему лицу с очень хорошо знакомым оттенком безысходности.

– Помнишь люк?

– Какой люк?

– Канализационный люк! – рычит он. – Я показывал тебе…

– Помню, – быстро киваю я.

– Беги к нему!

Тут он отпускает меня, разворачивается к столу и хватает первую же попавшуюся под руку свечу – она тонет в огромных ладонях, и пока он бережно закрывает огонь рукой, я смотрю на его живот. Пятно просто огромное… Псих толкает ногой стол перед нами: тарелки, бокалы, столовые приборы и разноцветная лавина еды – все взмывает в воздух и со звоном разлетается в разные стороны. Человек-медведь в один шаг оказывается рядом с гранатово-красной портьерой, обрамленной густыми складками тюля. Он подносит свечу к полотну – тюль вспыхивает и мгновенно занимается…

– Псих, – кричу я. – Ты что за…

Он поворачивается:

– Вали отсюда!

– Что?

– На выход! – рычит он.

Но я мотаю головой:

– Я с тобой! Я без тебя не…

Он отбрасывает свечу, подбегает ко мне, хватает, тащит к выходу.

– Давно нужно было… – хрипит он.

Он продирается сквозь ткань, я что-то причитаю, плачу – я бессвязно сыплю словами, торгуюсь и умоляю, пока человек-медведь разгребает лапами путь к свободе.

И в какой-то миг мы оказываемся у огромных входных дверей.

– Псих… – всхлипываю, но не успеваю договорить.

Огромная лапа – за шею, как котенка. Открывается дверь, боль и давление в шее – я взвизгиваю…