"Белые линии"

— Ничего я не думаю, я знаю, что нужно было пойти даже на жертвы, чтобы покончить с сельскими поджигателями. Это была жестокая битва, но неизбежная... Сегодня здесь у всех новые дома, холодильники, телевизоры, ванные комнаты, автомобили, облицованные кафелем веранды, а комнаты облицовывают даже лиственницей... — Это ей вдруг о чем-то напомнило, и она обернулась к Матысу: — Ты достал лиственницу, Ладя?

Матыс отвел глаза и виноватым голосом забубнил;

— Я еще в лесничестве не был, Аничка!

Шандова взорвалась:

— От тебя совсем никакого толку, опять в деревне будем последними! — Она повернулась к Земану: — Так что, хочешь на эту должность?

Земан был ошарашен этими ее меркантильными, по-деревенски спокойными рассуждениями, в то время как вокруг, ему казалось, начинался конец света. Они не понимали друг друга, как будто разговаривали на разных языках. Он уже знал, что настаивать, объяснять бесполезно, и поэтому устало, но решительно ответил:

— Нет!

От всего этого он впал в уныние, почувствовал неуверенность. Хуже того, теперь его стало мучить сомнение. Как же в действительности обстояло дело? Чем больше он об этом думал, тем яснее становилось: тот случай, который казался ему таким простым и ясным, с логической стороны далеко не безупречен, во многом не лишен неясностей, имеет странные, необъяснимые моменты. Возможно, что причина тому — холодные, неприветливые глаза пани директора или грубоватость Анки: как было, так и было, это стоило четырех человеческих жизней... Возможно, что это работала его разыгравшаяся фантазия, не контролируемая спустя пятнадцать лет четкой памятью. Но вместе с тем Земан осознавал, что мало знает о собственно планицком деле, кроме того, что сам видел своими глазами.

Земан снова все мысленно восстановил в голове: он приехал тогда в Планице, потому что Калина показал ему донос какого-то лесника Босака и высказал соображения, что этот лесник может оказаться бывшим гестаповским агентом. Потом эти подозрения, без каких-либо веских доказательств, ему подтвердил по телефону другой сотрудник государственной безопасности, Житный. Они вместе поехали арестовать Босака, а схватили его сына Ярду, который им сказал, что отец в доме священника... Они поспешили туда, оттуда в школу, но то страшные выстрелы уже прогремели там. Потом Земан, охваченный ненавистью и гневом, бежал по ржаному полю, стрелял, задерживал преступников. Пятнадцать лет он был убежден в том, что все, что он тогда делал, было правильно, законно и по-мужски честно. Он ни минуты не сожалел о том, что лесника Босака и трактирщика Бенеша, единственных оставшихся убийц, взятых живыми на ржаном поле, они повесили. Но теперь он начал колебаться, задумываться, комбинировать, и это было ужасно... Чем больше он анализировал тот случай, том больше ему казалось, что подлинная мотивировка, истинная правда сложна, почти недостижима.

Земан уже второй час сидел на лавочке под старой липой перед домом Мутловых и хмуро молчал, погруженный в свои мысли. Он даже не замечал, что ночь вокруг него благоухает и так чиста, как это бывает только весной. Он был один. Бланка после возвращения Земана из его безрадостной прогулки по деревне как-то странно избегала встречи с ним, прятала глаза. Она поставила на стол ужин, до которого Ян даже не дотронулся, и разговаривала странным, сдавленным, чужим голосом, только отвечая на вопросы отца или Лидушки.

Однако сейчас она вдруг вышла из дома и села на лавку рядом с ним. Они сидели под липой вдвоем, как когда-то давно, только теперь оба они были старше и на них лежал груз пережитого. Земан подсознательно чувствовал, что Бланку тяготит какая-то страшная тайна, которую она боится открыть. Вдруг Бланка тихо обронила:

— Нам лучше было бы остаться в Праге, Гонза. Возможно, что Калина... — Но, заметив его встревоженный взгляд, она осеклась на полуслове и увела разговор в сторону: — Все здесь напоминает о прошлом. Я думала, что это уже переболело... Но теперь опять перед глазами... эта страшная картина... Не нужно нам было сюда приезжать!..

Земан впервые за весь вечер заговорил и уже не мог остановиться:

— Эта деревня, наверное, наша судьба... У тебя здесь тогда застрелили мужа... а сегодня хотят подстрелить меня!

Бланка испугалась:

— Как это?

— Я тебе не сказал всю правду. Я взял отпуск не из-за Лидушки. Просто меня за Планице уволили!

Бланка в ужасе прошептала:

— Боже мой, Гонза...

— Через три дня я иду на реабилитационный суд. Поэтому я и поехал сюда... Я хотел найти здесь силы для этого процесса, уверенность, но обрел еще большее беспокойство.

— Кто требует реабилитации? Он?

— Да, священник!

Бланка, с трудом подыскивая слова, спросила:

— А ты абсолютно уверен, что с ним тогда было все в порядке?

Земан возмущенно спросил:

— А ты в этом сомневаешься?