"Белые линии"

— Именно угрожал, — рассуждал вслух Житный. — Я считаю, что для диверсионной работы он слишком открыт и резок.

— А у меня никак не выходит из головы сам лесник, — неожиданно проговорил Земан.

— Почему? — быстро спросил Житный. — У тебя есть какие-нибудь подозрения? Ты думаешь, существует какая-то особая связь между ним и его сыном?

Земан покачал головой:

— Нет... Может быть, то, о чем я сейчас думаю, не имеет вообще ничего общего с этим делом. Знаете, почему меня послал сюда Калина? Во время войны мы сидели с ним в концлагере. В нашем блоке находился один парень по имени Мареш. Хороший был человек, прекрасный товарищ. И знаете, за что он там сидел? За то, что укрыл кое-какие вещи своего дяди, коммуниста. Он частенько нам говорил: «Помните, ребята, если я отсюда не выйду, то сообщите кому нужно, что меня выдал лесник Босак». Не суждено было этому парню выжить. Умер от тифа, бедняга. А теперь представьте себе, что Калина в наши дни получает в министерстве внутренних дел жалобу от какого-то лесника Босака. Невероятное совпадение? Известно, что донесшему однажды трудно устоять от искушения повторять это в дальнейшем. Итак, стало быть, вызывает меня Калина и говорит: «Наверное, это глупость, Гонза, но ты все-таки поезжай, посмотришь на этого Босака».

Житный слушал Земана с большим интересом.

— Ты думаешь, это он?

— Не знаю. Скорее всего, нет. Я знакомился с его документами. После войны он приехал в наш район. Но откуда — вот что неизвестно. Немало было тогда разговоров на этот счет. Босаков оказалось много, а Мареш умер... Да мы, собственно, не слишком интересовались Босаком. Не было повода. Вместе с Калиной мы просмотрели всю картотеку гестапо, но Босак как доносчик в ней не значился.

— А отчеты финансового органа смотрели? — спросил Житный.

— А зачем? — удивился Земан.

— Видишь ли, в свое время я занимался такими доносчиками и агентами, и кое-какой опыт в этом деле у меня есть. Доносы, касавшиеся собственности, посылались обычно финансовым органам, и имя осведомителя стояло всегда внизу, в загнутой части листа. Но финансовые архивы еще не изучены и не обработаны, нет времени...

— Спасибо за хороший совет. — Земан посмотрел через окно на темно-синее небо, которое пересекал Млечный Путь с миллионами мерцающих звезд.

— Я сам посмотрю эти документы, — улыбнулся Житный.

— Но это не поможет в расследовании нашего дела, товарищи, — нетерпеливо вмешался Матыс, боясь, как бы поджог коровника не отошел на второй план.

— Думаешь, не поможет? — посмотрел на него Житный с характерной для него таинственной улыбкой. — А что бы ты сам предложил?

— Попросить подкрепление. Нас здесь мало, а участок, согласитесь, большой. Бандиты могут спрятаться где угодно, и лови потом блоху в перине. А если предпринять большую операцию, скажем, прочесать всю округу цепью, то, глядишь, и обнаружим какой-нибудь след.

— Считаю такое мнение ошибочным, — резко возразил Житный. — Никакой большой операции! Ни в коем случае нельзя их спугнуть. Наоборот, надо вести себя так, чтобы они подумали, что мы зашли в тупик и что для них все кончилось благополучно. Это добавит им смелости и поощрит к новым действиям. Через день-два они снова начнут высовывать головы из своих дыр...

Много еще звезд упало с неба, прежде чем в здании КНБ в Тршемошнице погас свет в окнах и три сотрудника закончили разговор.

Карел Мутл, подходя к дверям своего дома, увидел, как от них вдруг отделилась чья-то тень. Старый Свобода, ожидавший здесь Карела, взял его за рукав.

— Плохо дело, Карел, — проговорил он шепотом. — Слышишь, как она там гремит посудой. Что-то нашла у тебя в кармане, — добавил он предостерегающе и подтолкнул Карела к двери.

Карел рывком высвободил руку и быстро вошел в коридор. Из кухни и вправду доносился стук тарелок, которые Бланка мыла в лохани. Но Карел не обратил на это внимания.

— Что бы она могла у меня найти? — бросил он через плечо тестю. Резко нажав на ручку двери, Карел вошел в кухню. Снял пиджак, повесил его на спинку стула, сел сам. Лицо его было хмурым, он даже не поздоровался с женой.

— Дай мне что-нибудь поесть, — сказал он, не меняя выражения лица.

— Ешь там, где ищешь себе дом, — отрезала Бланка.

Уверенность Карела поколебалась.

— А где я ищу дом?

Бланка протянула руку к буфету, бросила на стол какое-то письмо:

— Вот где!

Карел уже понял, из-за чего сыр-бор. Он пробежал лист глазами и решил продолжать разговор тем же независимым тоном.

— Ну и что здесь особенного?

— А то, что ты даже не посчитал нужным сказать мне, что хочешь переезжать!

— Но мы же хотели переехать, разве не так?

— При чем здесь я, если ты не хочешь со мной считаться?!

Старый Свобода между тем потихоньку пришаркал из коридора и в нерешительности остановился в дверях. С болью в сердце смотрел он то на дочь, то на зятя, не зная, как предотвратить надвигавшуюся бурю.

— Дети, прошу вас, будьте благоразумны, — проговорил он, но Бланка с Карелом не услышали его.

На лбу Карела от возбуждения вздулись жилы.

— Снова начинаешь? — громко выкрикнул он.