Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Возле лифта, прямо на полу, валялись несколько листков с машинописным текстом, я поднял один из них и прочел заглавие: "Приложение Љ 5 к Моральному кодексу, дополненная выписка", а ниже, строго по пунктам, было расписано, как можно и нельзя вести себя на рабочем месте. Мне врезалась в память одна строчка: "Попытка использования непричастных к основному служебному процессу лиц в целях улучшения своего должностного положения или для материальной выгоды квалифицируется как аморальный проступок третьей степени. В зависимости от причин требует психологической обработки по методу Штрауса-Ромме в течение трех-пяти месяцев либо передачи в ведение Управления Дознания как уголовно наказуемого действия". Я усмехнулся. Написано было немного неуклюже, но удивительно точно - если вспомнить Голеса.

Нажимая кнопку вызова, я все еще читал. Там было и обо мне: "Сообщение кому-либо информации, касающейся третьих лиц и содержащей сведения, ложно порочащие этих лиц, квалифицируется как аморальный проступок третьей степени. В зависимости от причин требует психологической обработки по методу Вышковского в течение шести-восьми месяцев либо передачи в ведение Управления Дознания в случае, если сообщенная информация реально повредила упомянутым третьим лицам".

Вот-вот, в зависимости от причин...

Гудения лифта все не доносилось. Я стукнул по кнопке, прислушался. Ничего.

Интересно, в чем заключается этот метод Вышковского? Электрошок какой-нибудь, чтобы неповадно врать было? Или долгие беседы с умным доктором в обшитой пористой резиной комнатке, в которой можно кричать, сколько угодно - все равно никто не услышит?..

Я представил себя в этой самой комнатке и ужаснулся. Ведь справедливо будет, заслужил я такую кару, а все равно жутко, и думать об этом не хочется...

Из недр коридора донесся топот, хлопнула дверь, и все стихло. Значит, в подвале все же кто-то есть?

Я снова прислушался. Гудения не было. Лифт мертво стоял где-то между этажами, сломанный или специально выключенный, чтобы никто не мог выбраться из этого царства одинаковых дверей и белого безжизненного света. Хорошо еще, не все двери заперты, а в комнатах есть телефоны - к одному из них, все в ту же триста седьмую, я и направился, настороженно озираясь и ожидая каждую минуту сюрприза. Незнакомого лица, например.

На Центральном долго не отвечали, и телефонистка с профессионально равнодушным голосом уже начала было объяснять мне, что номер "временно не задействован", как вдруг новый голос прорвался сквозь ее плавную безликую речь и заорал:

- Эрик!..

Вежливая девица сразу отключилась.

- Да, да, это я! Мила - ты?

- Ну, а кто еще! - она то ли рыдала, то ли смеялась от радости. - А я в шкафу сижу, пока выбралась, пока подошла...

Я вспомнил рассказ дознавателя о несчастной девушке, которую прятали в шкафу от инспектора, и спросил:

- Почему в шкафу?

- А мне что, жить надоело? Отсюда не выйти... - на все-таки плакала. - Эрик, ради Бога - где девочка? Скажи, что она с тобой! - в голосе проскользнули истерические нотки.

- Здесь ее нет... - на всякий случай я прислушивался, не донесется ли до меня детский голос.

- Господи!.. - Мила залилась слезами. - Ну, всегда она так! Вечно ее ищу!.. Прячется где-то, думает, все это игра такая... Эрик, пожалуйста, ну посмотри там, может, она все-таки... Эрик, ты слышишь? Ты здесь?! - голос в трубке запаниковал.

- Здесь, здесь! - торопливо подтвердил я.

- Ты звонишь из моей комнаты? Да? Не можешь подняться наверх? Лифт уже заблокирован?..

- Да. И тут какой-то человек, он убежал в дверь, куда посторонним вход воспрещен... Мила! А с тобой там что?..

Она помолчала какое-то время, потом медленно ответила:

- Сейчас смотрю в окно... Много чужих, очень много... Ай! Пациенты тащат врача, тащат, понимаешь, их человек шесть, а он один!.. Машина дознавателя стоит пустая, дверца водителя открыта, и там, кажется, кровь... Где все наши? Двести человек! Куда они делись?..

- Мне кажется... - я снова прислушался, - что большинство сидят по комнатам. Закрылись и не отвечают. Здесь, в подвале, явно кто-то есть.

- Эрик, иди сюда, - вдруг нелогично, жалобно, со всхлипом сказала Мила. - Если бы ты знал, как мне страшно...

* * *

Внутри бумажного пакета, подаренного Зиманским, оказался прозрачный стеклянный флакончик с приклеенной типографской биркой: "ТЕСТАЛАМИН. 50 драже. Применять по назначению врача".

Крошечные таблетки в тонкой кисло-сладкой оболочке принесли мне спокойствие и беспокойство, и я не мог объяснить, как сочетаются эти две вещи. Спокойствие - это знание, что какая-то сила в моем теле пробуждается от глубокого сна и начинает заявлять о себе. А беспокойство не имело очертаний, оно напоминало зуд внутри, который ничем невозможно унять и который не стихает даже во сне, вызывая странные и большей частью неприятные видения.