Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

На цыпочках, чтобы не мешать, я собрал себе ужин и уселся с книжкой (пусть говорят, что читать за едой вредно), но тут он застонал и открыл глаза:

- О! Ты что, не пошел на работу?.. Который час?

- Четверть седьмого.

- Надо же, как я... - Зиманский сел на кровати и потер опухшее лицо.

Потом он жадно ел сваренные мной макароны, пил в огромных количествах чай и говорил, говорил - его будто прорвало после долгого молчания.

Так у нас и пошло. С собой Зиманский привез двухлитровую банку чистого спирта; каждый вечер он разводил его водой пополам с вареньем и пил, как компот, ни на минуту не переставая рассказывать.

То, что я услышал от него, было неправдоподобно, но захватывающе, как интересная книга или фильм ужасов с призраками и летающими гробами - я слушал, открыв рот, хотя и не верил почти ничему из этого бреда сумасшедшего.

А как можно было поверить? Он говорил о странных вещах: о курсе какого-то "доллара", который все время то растет, то падает, о бесконечных гражданских войнах, о "наркотиках" и ужасной болезни, скосившей уже не одну тысячу человек, об убийствах и похищениях людей, о "мафии", русской и не русской, о нечестных политиках, о двух жилых домах, взорванных в центре огромного города, и жителях других домов, вынужденных охранять по ночам свои жилища, о разрушенном бомбой подземном переходе, о "ночных бабочках", о "нелегалах", о целом автобусе с детьми, которых бандиты взяли в заложники, об "экологической катастрофе" и озоновых дырах, о "клонировании" людей и загадочной овечке по имени Долли...

У меня начинала болеть голова, и тогда Зиманский резко менял тему.

- Дорогой Эрик! - сердечно улыбался он. - Ты даже не понимаешь, что счастливы вы только потому, что ни черта не знаете! Ни черта! Вы - подопытные кролики, микробы, которых поместили однажды в питательную среду, защитили пару диссертаций и позабыли о вас, а вы, милые, неожиданно начали в этой среде размножаться, целый мирок выстроили и никого теперь в него не пускаете! Ядерное оружие у вас есть, никаких мораториев на его использование вы не подписывали, черт вам не брат - конечно, вас боятся. Ой, как боятся! Даже не вас, а того одного, кто стоит над вами. Ты знаешь, как его зовут? Не знаешь? И я - не знаю! Но ладно - я, а тебе это просто неинтересно, вот в чем вся суть!..

Я вежливо кивал, надеясь, что он прекратит, наконец, фантазировать и поговорит со мной нормальным языком. "Отец" учил: надо дать человеку выговориться, он сам скажет все, что надо. Но из Зиманского извергался неистощимый поток слов, в которых он захлебывался сам, как в снежной лавине:

- Сказать, почему тебя не интересует глава твоего государства? Да потому, что тебе хорошо, сукин ты сын, ты молишься на свой гимн, на свой серп и молот, и ни хрена больше тебе не надо! Несчастное ты мое социалистическое чудо! Как я тебе завидую!

- А что тебе-то мешает?

- Знание! - он наливал себе новую порцию пойла. - Кто такой пессимист? Это оптимист, который слишком много знает!.. Однажды, когда наши деятели доберутся до вас, ты, беззащитная ромашка, первым сломаешься на этом. И мне будет тебя от души жалко. А они ведь доберутся, у вас же целый нетронутый оазис здесь!

- Ты имеешь в виду войну? - я чувствовал не страх, а лишь раздражение. - А кто ее допустит?

- Господи, не будет никакой войны, просто в один прекрасный день не я, а совсем другие люди отожмут монтировкой сломанную дверь и хлынут сюда скопом, как саранча!

Такие разговоры меня злили, и тогда он менял тему снова:

- Ну хорошо. Скажи, ты считаешь себя свободным?

- Конечно.

- Да нет, именно себя, лично! Как человека! Не понимаешь?.. Ну, делал ты хоть раз что-нибудь по своему желанию, а не потому, что так положено в обществе? Что ты плечами пожимаешь? Эрик, родной, да ты просто не представляешь, что такое свобода. Ты счастлив?

- Сейчас не очень, особенно когда ты заводишь свою шарманку.

- А ведь все взаимосвязано. Счастье - это свобода. Свобода выпустить себя из себя. Ну, как в детстве, когда ты взял и поджег сарай. Тебе этого захотелось, и неважно, что это плохо. Это свобода, вот и все.

Я устал. Странно как-то - устать от человека за такой короткий срок, всего за пару недель. Но он измучил меня неимоверно, до тоскливой боли в сердце, особенно своей пресловутой "свободой", на которой его окончательно замкнуло.

- Да ты попробуй хоть раз поступить не по шаблону! - сказал он мне утром последнего, решающего дня. - Попробуй сделать так, как хочется. Побудь плохим, неужели тебе ангелочком быть не надоело? Тебя так и будут бить, такого вот хорошего... Хороших никто не любит.

Я готов был плакать от отчаяния и умолять его замолчать. Но это было бесполезно, и в четверг, выйдя из своей конторы последним, я двинулся не в сторону своего дома, а просто так, куда глаза глядят, пиная обломок сосульки. На душе было плохо.

Глаза мои глядели в темноту дворов, подсвеченную редкими фонарями, а ноги несли в магазин промышленных товаров.

Там я украл куртку - и прошлое слилось с настоящим...

* * *