Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Трубин тоже зашевелился, сел, обхватил руками голову. Неподвижным оставался только незнакомец, и я почему-то подумал, что он мертв, слишком уж неестественной выглядела его поза, странно вывернутая, будто у куклы.

Со всех сторон к нам уже бежали черные фигурки, кто-то кричал, что надо найти телефон и вызвать пожарную команду, появился постовой и принялся заливисто свистеть, в домах светились уже все окна, и из них выглядывали люди - сотни людей. Я поднялся на четвереньки, подполз к Полине:

- Что - ноги? Ты сесть можешь?

Она пошевелилась, оперлась на локти, скорчила гримасу:

- Нет, не могу... по-моему, ноги... может, сломаны?..

Сквозь юбку и чулки я быстро ощупал ее кости, но они казались целыми. Полина стонала.

К нам, оскальзываясь, подбежал молодой парень в телогрейке, упал с размаху на одно колено, схватил меня за руку:

- Вы - пострадавшие? Сейчас. Мы уже позвонили.

- Помогите девушку перенести, - я с трудом поднялся на ноги, не удержал равновесия, ухватился за его плечо. - Черт...

- Да-да, - он с готовностью поднялся и крепко взял меня под руку. - Держитесь... сейчас мы вас... минутку...

- Я сломала ноги? - жалобно сказала Полина.

- Похоже, нет, - я стоял, чувствуя, как мир вертится вокруг меня все быстрее и быстрее.

На проспект вылетела "скорая помощь", пронеслась, вертя синей мигалкой, мимо взбудораженных домов, и с визгом затормозила на нашей стороне. Мой спаситель замахал руками, и через минуту нас уже грузили. Носилки были только одни, на них уложили Полину, которая все повторяла свой вопрос:

- Я сломала ноги? Понимаете, не чувствую. Совсем. Как будто их нет... - она затряслась от плача, размазывая по лицу грязные слезы.

Седенький врач покачал головой и посмотрел на меня, уже сидящего на полу машины, на сложенном сухом брезенте:

- Вы ее трогали? Поднимали?

- Нет.

- Возможно, поврежден позвоночник. А что у вас с глазом? Уже оказали помощь?

- Да нет, это раньше, - я тронул повязку и снял с нее приставший осколок стекла. - Просто невезучий день.

Привели согнутого Трубина, он смеялся, охал, тряс каким-то темным лоскутом.

- Вы как? - я помог ему сесть рядом на пол. - Целы?

- Вот что осталось от вашего одеяла, - он помахал тряпицей перед моим лицом, и я понял, что это - клок обгоревшей по краям коричневой оберточной бумаги.

Полина лежала на носилках, закрыв глаза.

- Что у нее? - тихо спросил Трубин. Он совершенно протрезвел и смотрел широко и испуганно.

- Не знаю. Ног не ощущает... А насчет одеяла - да и черт с ним. Таскать меньше.

Санитар заглянул к нам, держась за створки двери:

- Все, устроились? Тогда закрываю. Я впереди сяду, тесно тут. Ехать-то близко, вы уж как-нибудь потерпите...

- А остальные? - удивился Трубин. - Ну, этот тощий, в пальто? Из кафе кто-нибудь?..

Санитар пожал плечами. Появился врач с чем-то объемистым в руках:

- Это не ваше?

- Ну, надо же! - Трубин хлопнул меня по коленке и покивал доктору: - Наше, наше.

Сверток, совершенно целый, разве что намокший, поставили у моих ног.

- А больше нет живых? - спросил я.

- Увы, - доктор поджал губы и вздохнул. - Никого.

- И женщина - тоже?..

- Какая женщина?

Двери закрылись, и машина тронулась. Я знал, что дознаватели уже едут, но совсем не хотел с ними встречаться и потому радовался, что меня увезли. В общем-то, это было ненужно, ничего у меня не болело, а порезы и ссадины я мог промыть сам. Но наши врачи - великие перестраховщики, с любым синяком готовы в больницу уложить на неделю, а уж у нас, пострадавших от взрыва, они таких синяков насчитают сколько угодно. Обязательно сделают рентген, прощупают всякие почки-селезенки, смажут каждую ранку йодом и лишь после этого успокоятся.

Я закрыл глаза. Шок уже проходил, голова начинала соображать, но душа вдруг задним числом стремительно рухнула в пятки, и руки мои сами собой крепко вцепились в спасительный сверток, словно он мог удержать меня на поверхности и не дать утонуть в темном первобытном ужасе.

Кафе в з о р в а л о с ь!

Как же это может быть - взяло и взорвалось?!..

На моей памяти нигде, никогда и ничего не взрывалось, и я жил в полной уверенности, что в н а ш е й стране такое невозможно. Это и было невозможно - всегда.

И вдруг - случилось. Словно тонкая защитная скорлупа, всю жизнь оберегавшая меня от всех опасностей мира, лопнула, обнажив уязвимую сердцевинку.

Да, преступления против личности еще случаются. Людей режут, грабят, насилуют, похищают, бьют, калечат, но это - трагедия отдельно взятого человека, а не общества в целом. Общество - со всеми его условностями, недостатками, проблемами - трогать нельзя.