Сколько раз я думала, пытаясь преодолеть собственную обреченность, что все-таки означают родительские чувства? Для чего непостижимая природа создала такую странную и зачастую мучительную самоотверженность? Дурнота, растущий безобразный живот, нечеловеческая боль родов, бессонные ночи, воспаленные кровоточащие соски, простуды, дебильные утренники в детсаде, несделанные уроки, разбросанные вещи, репетиторы, счета за телефон. Можно ли прожить, не познав этой сомнительной радости? И каков вообще смысл ежедневной бессменной родительской доли? – Может быть, воспитать единомышленника и друга? Чтобы понимать с полуслова, обмениваться любимыми цитатами, встречать рассвет на берегу у костра? Или, наоборот, вырастить независимого человека будущего, дивиться его непостижимой компьютерной ловкости, постигать странные музыкальные ритмы? А может быть, просто прожить одну за другой много-премного новых жизней? Разнообразных, полных любви и надежды новых жизней – с каждым новым ребенком в твоем доме и твоей душе.
Ночь бесконечно длинна, страшный шорох в открытом окне, пол ледяной, дверь не поддается и скрипит… и наконец, наконец-то мамина комната, мамины чудесные руки подхватывают, затаскивают под мягкое одеяло, прижимают к теплой груди. Карусель в парке набирает высоту, чуть поскрипывают железные петли, можно задрать ноги выше головы, и только свист ветра в ушах, и разметавшиеся волосы, и восторженный взгляд самого красивого мальчишки. В классе напряженная тишина, сейчас объявят результаты годовой контрольной по геометрии, улыбающийся учитель идет к твоей парте и высоко поднимает над головой страницу с победоносной ослепительной пятеркой. В кинозале уже зажигают свет, но ты еще продолжаешь верить в чудо, вместе с Медведем целуешь принцессу, смеешься над глупым королем, жалеешь грустного Волшебника. «Давайте негромко, давайте вполголоса, давайте простимся светло».
В моем доме, вернее в моей старомодной уютной комнате с резными стульями и неудобным кожаным диваном, была заветная полка, где хранились любимые художественные альбомы. Сколько лет я их не доставала – десять, пятнадцать? Когда-то, в прежней прекрасной жизни, папа подарил мне на день рождения огромную тяжелую книгу – на суперобложке, под витыми буквами «Третьяковская галерея», немыслимой красоты женщина на черном коне подъезжала к мраморному балкону и навстречу ей выбегала чудесная маленькая девочка в атласном платье. «Всадница» Брюллова – мое первое представление о прекрасном. Позже придут Куинджи, Серов, Коровин, безумный Врубель, жутковатый Брейгель, загадочный Пикассо, ослепительный Ренуар. Даже старший лейтенант Пронин не убил до конца мой тихий праздник, я хранила восхитительно тяжелые альбомы вместе с любимыми пластинками, Анна Ахматова и Белла Ахмадулина чуть нараспев читали стихи, грациозные «Времена года» сменяли друг друга, послушные сказочнику Вивальди, и вальсы Шопена взлетали к небу вместе с моей плачущей несломленной душой.
В первый же вечер в моем доме Света попросила посмотреть альбом с «Всадницей». И моя жизнь началась снова.
Главное, было не спугнуть тихое равновесие ненужным неверным шагом. Я старалась не задаривать девочку, хотя руки чесались от желания выбросить нескладную одежду и дурацкие очки. Благо Света была довольно крупной и высокой, и меня посетила гениальная мысль покупать ей вещи как бы случайно, будто ошиблась в собственном размере или фасоне. Особенно удачно получилось с лифчиками и обувью. Я сокрушалась, что плохо примерила в магазине, Света смеялась и послушно забирала «неподходящие» вещи. Очки мы заменили линзами, и сразу открылись и засверкали огромные карие глаза, узкие джинсы подчеркнули стройные ноги, и с пятнадцати лет я, несмотря на детские капризы, стала приучать ее к каблукам и выходным платьям.
Я и раньше старалась уделять внимание одежде и внешнему виду своих девочек. В первые годы работы безумная дороговизна душила все порывы, но тогда пришла на помощь Люся Пушко с ворохами не новых, но прекрасных