Белые ночи

Я рухнула на колени, закрыв лицо руками, и в ужасе зажмурилась, страшась даже подумать о том, что мог натворить в сонном городе свирепый хищник. Несколько минут так сидела, раскачиваясь и пытаясь прогнать жуткие картины растерзанных людей, потом со вздохом медленно отняла ладони… и замерла, наткнувшись на распластавшее в стороне тело: оборотень лежал, обессилено вытянув лапы и уткнув страшную морду в сухую солому. Массивный, всклокоченный, с потеками алой крови на черных боках. Страшный. Я видела лишь спину и часть правого бедра, покрытых бесчисленными рубцами, на которых только-только начала пробиваться новая шерсть, и с жуткими, совсем свежими ранами, где еще сочилась сукровица и с жужжанием вились крупные мухи. Глаза его оказались плотно зажмуренными, пасть слегка приоткрылась, показав кончики ослепительно белых клыков и розовый, только очень сухой язык. Черный нос не шевелился. Обгорелые и безжалостно оборванные усы — тоже. Левое ухо оказалось сильно обожжено и покрыто свежими корками. На мощной шее шерсть свалялась клочьями и безобразно топорщилась, а длинный хвост неподвижно упал на доски… боже, он был даже крупнее, чем казалось в клетке! Здоровенный, просто огромный и невероятно сильный зверь, который каким-то чудом принес меня сюда, спасая от разъяренных подельников Ригла (конечно, кто же еще мог это сделать?!)… а теперь медленно умирал всего в двух шагах!

Я тихо охнула и торопливо подползла, боясь самого страшного, но он, к счастью, был жив — исхудавший бок слабо приподнимался и опускался в такт тихому дыханию, тонкие соломинки возле крупной морды незаметно колыхались, как от теплого ветерка. Могучие лапы он устало разбросал, сами когти наполовину втянул, израненные подушечки чуть поджал, чтобы не касались пола, но на мое осторожное покашливание даже не дрогнул.

— Эй… ты как?

Он не пошевелился.

— Э-эй?..

Не получив ответа я, поколебавшись, осторожно тронула клыкастую морду: черный нос оказался горячим и очень сухим. Потом робко погладила, стараясь не задеть его ран. Быстро огляделась, ища хоть какие-то признаки грядущего превращения (день все-таки! а он все еще зверем!), но совершенно неожиданно наткнулась на скромную горку аккуратно откусанных крысиных хвостиков в соседнем углу и почувствовала, как что-то радостно екнуло внутри. Неужели… неужели не тронул людей?! Не стал убивать, чтобы восстановиться, а просто крыс перебил, пытаясь хотя бы ТАК восполнить утраченные силы?! Неужели не обманул?! А Ригла растерзал исключительно ради мести? Страшной мести, надо признать, если там действительно ничего не осталось, но заслуженной.

Я сглотнула.

Значит, он разумный — мне не показалось тогда, не привиделось. Я не ошиблась, и он всегда отлично понимал, что делал. Осознавал, что творится вокруг — абсолютно четко, до последнего дня. Ненавидел своих палачей тоже осознанно. Да и меня почему-то не тронул, хотя лучшей жертвы для голодного зверя не придумаешь. Напротив, даже сюда втащил, хотя мне сложно представить, каким образом и, главное, зачем он это сделал. Но ведь все-таки сделал! После чего, похоже, вернулся за Риглом…

Выходит, никакой он не зверь. Не оборотень даже, потому что не бывает на свете таких оборотней. И он вовсе не монстр, не кровожадное чудовище. Не демон и не сумасшедший убийца. Может, не человек в полном смысле этого слова, но определенно разумное существо. А значит, я совершенно правильно его поняла, правильно рассмотрела в черных глазах мимолетный проблеск надежды, приняла верную сторону и правильно рискнула, помогая ему выбраться.

Вот только что мне теперь с ним делать? Что делать вообще, если уже ясный день, моя старательно создаваемая легенда в дешевой таверне наверняка накрылась (ага, я ж так и не спустилась к завтраку! сколько минут потребуется трактирщику, чтобы открыть дверь и убедиться в своих подозрениях? не думаю, что много). Денег ничтожно мало (и все остались в моей каморке), а добыть их в спокойной обстановке мне больше не дадут. Нет, конечно, я сумею разжиться чьим-нибудь кошельком, но теперь непременно привлеку к себе внимание. Не одним, так другим. Особенно, если появлюсь в таком виде, как сейчас, на людях — трепаная, с соломой в волосах, в тонком костюме из зиггского шелка, который так любят воры всех мастей и уровня мастерства, с красноречивой веревкой у пояса и потрепанной физиономией.