Белые ночи, черная месть

Ближе к полуночи появилось заветное сообщение. Все получилось! Ну, или почти все. Это писал он, специалист (Нина старалась даже наедине с собой называть киллера как-нибудь поделикатней). Письмо содержало всего одно предложение: «Непредвиденные обстоятельства. Заказ будет выполнен в течение трех дней». Вот так - ни «здравствуйте», ни «до свидания» - предельно коротко. Нина любила, когда соблюдают этикет хотя бы формально. Отсутствие элементарного приветствия ее покоробило. Но не смотря на дурные манеры наемного убийцы, сообщение ее обрадовало. Значит, ее не обманули. Более того, совсем скоро с соперницей будет покончено раз и навсегда. Нина повеселела и на радостях допила оставшееся вино.

****

- Если в настоящем никаких следов, тогда, может быть, они отыщутся в прошлом, - задумчиво произнес Толя Шубин.

- Да какое там прошлое. Девчонке всего двадцать лет было, - возразил Юрасов.

- Двадцать четыре, - поправил капитана Костров, которому в силу собственной молодости четыре года казались большим сроком.

- Без разницы, - махнул рукой Антон. Он давно перешагнул тридцатилетний рубеж, и поэтому двадцать четыре и двадцать лет для него находились в одном жизненном периоде.

- Анатолий прав, - поддержал идею Шубина Андрей. - Нужно копаться в прошлом. Ох, и не люблю я это дело! Обязательно какой-нибудь глухарь прицепится. Своих девать некуда. Но на сегодняшний день других предложений относительно дела Вишневой я не вижу.

-  Нельзя будить спящую собаку, Денисыч. Помяни мое слово. Как пить дать, нарвемся на скелет в шкафу. И что тогда? Ладно, если из этого толк выйдет, а то, как всегда. Запутаемся в чьих-нибудь интрижках и в тупик упремся.

- Ты, Антон не каркай. Думаешь, я не понимаю, какое это неблагодарное занятие, искать то, не зная что, тем более в прошлом? – в обычно спокойных глазах Атаманова блеснули искорки гнева. Юрасов все-таки вывел его из равновесия. – Если у тебя есть идеи лучше, выкладывай. А нет, тогда нечего пророчить. Пророк выискался. Идите работать лучше.

На этой ворчливой ноте совещание подошло к концу. Шубин с Костровым решили съездить на квартиру, где жили родители Вишневой, Антону достались институтские знакомые Инны.

Пока Анатолий разговаривал на кухне с матерью Инны, Костров в комнате просматривал семейные реликвии – коробку с рисунками, тетрадями и дневниками, собранными за разные школьные годы. Теперь, после гибели единственной дочери, для Вишневых эта стопочка стала еще дороже.

-  Инночка доброй девочкой была, - рассказывала Антонина Витальевна, тяжело вздыхая, - не могу себе представить, что кто-то мог пожелать ей зла. Животных очень любила. В детстве бездомных кошек подбирала, кормила. Птенца не окрепшего или птицу раненную в дом несла, выхаживала.

Женщина продолжала говорить, и ей казалось, что ее дочь вовсе не умирала, а по-прежнему живет, только занята очень и поэтому не навещает своих родителей. Анатолий это понимал. Он ничего не говорил. Молча слушал, иногда кивая и поддакивая.

Миша перелистывал тетрадки за первый, третий, пятый, десятые классы. Смешные каракули и «вороньи гнезда» - слишком небрежные исправления и зачеркивания – пятерки, тройки, двойки. Инна математикой занималось охотнее, чем русским или литературой. Открыточки с котятами и белочками. А эта «С днем рождения» от подруг Оли и Кати:

Котик лапку обмакнул в синие чернила,

И красиво написал:

Инна, будь счастлива!

Второй класс. Трогательно, - Миша положил открытку на место. Это занятие ему наскучило, но Шубин продолжал беседовать с Антониной Витальевной, и, судя по всему, уходить не торопился. Костров обреченно вздохнул и потянул руку к очередной тетрадке. «Геометрия. 8 «В» класс» - было выведено на обложке. Задачки с какими-то кривобокими фигурами, начерченными карандашом. В свое время Миша геометрию терпеть не мог. Где-то в середине был вложен, криво оторванный лист. На нем рисунок: две фигурки – девичья и мальчишеская. Ниже подписи: Макс, Инна. Парочку окружали сердечки различной величины.

Инна сидела в своей комнате за письменным столом. Письменным он считался только потому, что за ним девочка готовила уроки. Когда-то стол был частью спального гарнитура, имел вставное зеркало и два выдвижных ящика, очевидно, для косметики. С тех пор, как стол перекочевал в детскую, зеркало стало служить подставкой для книг, а в ящиках поселились тетрадки, линейки, и прочие школьные принадлежности.

Со страницы учебника геометрии смотрел усеченный конус с вписанной в него окружностью, еще были какие-то формулы, буквы и цифры. Строчки прыгали, расплывались, и никак не хотели поддаваться чтению. Вот уже сорок минут, как Инна пыталась начать решать задачу. «Двадцать четыре, ноль четыре,  - вывела узкая рука крупным твердым почерком дату.  – Домашняя работа. Дано». Затем Инна вырвала лист из блокнота для черновика. Через пять минут на нем  появились стрелки упрямых бровей над круглыми глазами. Глаза получились разными – один больше другого. Инна старательно вывела тонкие губы, затем овал лица. Полюбовалась портретом и добавила сердечко, потом еще одно и еще…