Читаем Белые одежды полностью

Душевая от пола до потолка сверкала молочной керамикой. Закрыв дверь на задвижку и раздевшись, академик опять пришел в веселое настроение. Он был хорошо сложен для старика, сухощав, весь в мелких бугорках старческой одеревеневшей мускулатуры. Хорошо был виден выступающий рисунок скелета. При меловой белизне тела его маленькая и темная сухая голова на коричневой шее казалась взятой взаймы у другого человека. Прикрыв грешное место рукой, он проковылял к душу, стал вертеть краны, загагакал, закричал, заплакал и исчез в облаках пара. Некоторое время слышались только крики и шлепки по голому телу. Потом академик позвал Федора Ивановича.

— Давай, сынок, сюда. Спину потрешь.

Федор Иванович под вторым душем принялся мылить колючую мочалку.

— Давай скорей! — старик нагнулся и ждал. — Потри, потри. Скажешь, академику Рядно спину тер, пусть боятся. Хо-хо! Ух-х, ты! — он закричал еще громче. — Не жалей силы! О! Так, так! Вонлярлярский! Вот кого бы пригласить! Пронститутку, интеллихэнта. И-хи-хи! Потише, ссатана! Обрадовался! В следующий раз позову его, вот будет комедия! Думаешь, не пойдет? Будет фыркать, а спину потрет! И сделает, чтоб узнали!

— Он у Стригалева микротом хотел чердануть. У Стригалева свой микротом, сам сделал...

— Свой? Что-то я не знаю за ним такого факта. Наверно, такой же допотопный, как и микроскоп...

Вот какие подробности он знал о Троллейбусе!

— Когда Троллейбуса попросили с кафедры, Вонлярлярский сразу хвать микротом. В коридоре драку затеяли. Пришлось разнимать.

— Ну, ну... И что?

— Отдал хозяину. Чтоб знал, что мы, хоть и крепко берем за глотку, но научные споры на такие мелочи не переносим.

— Пр-рявильно, молодец! — И Кассиан Дамианович с силой повторил: — Молодец, Федя!

Второй заход Федора Ивановича прошел незамеченным. Старик размяк под горячим душем, скалился, желто сверкали его золотые «кутни». И новое, мстительное любопытство, с которым Федор Иванович не мог совладать, толкнуло его на третий заход.

Он чувствовал страх: начиналось что-то вроде смертного поединка с академиком Рядно. Он уже знал, что поединок будет продолжаться не один год и закончится катастрофой для одного из них. Посмотрев на Кассиана Дамиановича своим тициановским взглядом, полным холодной благосклонности, задержав на нем этот отвергающий взгляд, Федор Иванович с трудом оторвался, зажмурился и стал мылить голову. Сквозь обильную пену он прокричал:

— Кассиан Дамианович! Не помните, на какой основе создан ваш «Майский»?

— А что она тебе? Картошка — вот тебе и основа. И наша бессмертная наука.

— В нем вроде «Веррукозум» участвовал...

— Кто говорит? — старик быстро перешел к нему, под его душ.

— Я сам видел препарат. Я тут же приготовил опровержение. Мол, чистая фальшивка...

— Правильно, фальшивка. Ну и что?

— А то, что не фальшивка. Опровергать-то я приготовился. На случай опасной вылазки. А препарат был настоящий.

— Стригалев тебе показал?

— Кассиан Дамианович, при чем тут Стригалев? Какое дело Стригалеву до «Майского цветка»? — Федор Иванович прямо, как судья, посмотрел в его выцветшие степные глаза. — Стригалева к этому времени уже прогнали. Препарат я нашел, когда чистил свой стол от вейсманистско-морганистского хлама. Он датирован позапрошлым годом, и была надпись: «Майский цветок». Видно, кто-то у них интересовался...

— Так у «Веррукозума» у этого хромосомы, как у картошки! Что ты там мог увидеть?

— Увидел, Кассиан Дамианович. У них, у тех, кто делал препарат, реактивы секретные есть. Капнул — и сразу видно. Картошка остается, как и была, а у «Веррукозума» хромосомы сразу сжимаются в шарики...

— А ты? Надо ж было уничтожить! Ужели не дотумкал?

— Я-то уничтожил. Уничтожил его в тот же день.

— А как же ты эти хромосомы смотрел? — академик сам перешел на строгий допрос.

— Я смотрел у Вонлярлярского целую серию препаратов, и между ними сунул этот. И шарики тут же увидел.

— Да-а?

— Конечно, могла быть и фальшивка. Могли какой-нибудь свой полиплоид, какого-нибудь уродца сделать, а написали «Майский цветок».

— Точно, Федя. Диверсия.

— Только я считаю, что этот препарат у них был для собственных нужд. Для себя им фальшивка не нужна.

— Ты думаешь?

— Надо бы нам самим взять «Майский цветок» и сделать срез. Я попробую выманить у них реактив.

— Зачем тебе?

— Мне кажется, впереди нас ждет драка. Они могут товарищу Сталину игрушку подсунуть. Мушек в пробирке. Бескрылых и красноглазых.

— Не подсунут. Везде стоят наши ребята... Ладно, пусть подсунут. Ну и что?

— Товарищ Сталин поиграет в этих мушек — игра-то занятная. И получится один к трем. И он назначит дискуссию.

— Уже ж была сессия...

— Вы готовы к такой дискуссии? Надо объяснить все самим для себя, почему так получается. Заранее. Почему так получается — один к трем?

— Не знаю, Федя. И очень переживаю. Скажи, сынок, это не выдумка?

— Я тоже так думал. И проделал сам эксперимент.

— И получилось?

— Получилось, Кассиан Дамианович.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза