Белые пятна

— Этот… язви его… ну этот Шевцов-геолог гробит и Андрюшку и Витьку, — взволнованно выпалил Костя.

— Как это гробит? За что?

— Так. Проглядели, мол, диверсанта. Ганина — вон из партии, Витьку — вон из прорабов и под суд, в тюрьму.

— Совесть-то у этого геолога есть? Слышь, голова!

— Кошки ее съели, совесть-то!

— Пошли, товарищи, к управляющему, надо в самом деле разложить петушки к петушкам, раковые шейки — к раковым шейкам… — Петренко решительно шагнул к палатке.

— Ступай, Алешка, ступай. Ждут там тебя.

— Федя! Акатов! Костя, да неужто и ты? Эх!..

Петренко сорвал и швырнул оземь кепку. Дронов молча поднял кепку, отряхнул и напялил ее на Алешкину голову.

— Не пыли, голова. Пойдем, ребята, послушаем: дело всем кровное, — как всегда спокойно и рассудительно заявил Дронов.

Один за другим разведчики вошли в палатку. Кто тут же сел на утрамбованный пол, кто остался стоять, кто примостился на краешек походной койки.

— Вы просто группируете факты против меня и прораба, — говорил раскрасневшийся Ганин. — И забываете, о чем вы же вчера рассуждали, товарищ Шевцов. Когда на гольце Лукьянов признался, что он сорвал поиски на Медвежьем, вы сказали: «Вот мужественное признание». А нам что было делать? Лукьянов — умный враг, — горячо говорил Ганин.

— Хорошо. Где это письмо? — спросил Шевцов. Он сидел за столом Лукьянова, на виду у всех.

— Какое?

— Копия письма для партбюро, о котором вы говорили.

— У меня нет копии, я копии не снимал, — смущенно признался Ганин.

— Не мешает иногда оставлять у себя копии, — сердито бросил Пряхин.

Ребята шептались, завозились. Смелая речь Ганина им понравилась, да и в голосе Пряхина они почувствовали иную интонацию — не ту, что звучала в раздраженном голосе Шевцова.

— Нельзя так, с басу-то… полегче надо, а то оглушишь, — вставил свое спокойное слово Федор Дронов. — Виктор Степанович и Андрей Федорович не жалели спин своих на нашем деле-то. Они нас и тут к делу приспособили, и на Медвежий тянули. Да не пускал начальник-то.

— Конечно так! — раздались голоса.

— А предложение Мосалева вон как мариновали.

— За что людей казнить хотите? Не дадим!

Петренко злыми глазами поблескивал на главного геолога:

— Судить? Ишь чего удумали! Да таких ребят, как Ганин и Разумов, даже девки редко родят.

— Неумных врагов нет, — заговорил Тушольский, когда высказались все. — Легко было бы с ними бороться, с неумными-то. Стало быть, надо утроить нашу бдительность. Что касается Разумова и Ганина, то они, конечно, останутся в экспедиции. Судить их мы не будем. Помочь им надо, товарищ Шевцов, а не карать. И много ли раз за лето мы приезжали в экспедицию?

Этот довод утихомирил Шевцова. Он хотел еще что-то спросить у Ганина, но Тушольский хлопнул ладонью по столу и твердо сказал:

— Довольно!

4

Ваня-китаец уверял спутников, что Лукьянов пошел в обход слюдяного района с северо-восточной стороны. Там такая глушь, что даже охотники избегают тех мест.

— Лукьянов выиграл часа четыре, может пять. Но он не спал эту ночь, а мы спали. Где-то он должен остановиться и отдохнуть, — доказывал Курбатов. — Вот мы и приблизимся к нему.

— Все-таки, куда же идти? — Виктор целиком положился на опытных таежников.

— Лукьяна-окаяна ходи к речке, — упрямо повторял Ваня. — Наша ходи скоро.

Они двинулись знакомой дорогой и невольно примолкли, вспоминая свой побег, который теперь казался им невероятным. После полудня они обогнули голец и за перевалом в узком распадке с протекающим по нему ручьем обнаружили первый след: потухший костер на берегу, примятую траву. Тщательно обшарив траву поблизости, они нашли пустую консервную банку.

Уже садилось солнце, когда они выбрались на ровное плато, по которому была проложена телеграфная линия.

— Смотри, Виктор! — воскликнул Курбатов. — Где мачта? По-моему, отсюда пора бы ее увидеть. До спуска к реке нам остался пустяк сущий.

Виктор стал припоминать… Да, Курбатов прав.

— Ходи, ходи! — сердито торопил Ваяя.

Они побежали. Приблизившись к крутому спуску, они увидели вышку, валявшуюся на земле. Изоляторы силой взрыва сорвало с крючков.

Курбатов зло выругался:

— Опоздали! Вторая диверсия!

— Лукьяна провода рви — наша стреляй, — бормотал Ваня.

— Пойдем. Надо догнать! — Разумов вскинул карабин.

— Постой, — остановил его Курбатов. — Дело изменилось. Сейчас нам нет нужды идти втроем. Кому-то надо вернуться, информировать о диверсии. Ты там нужнее, Витя. А мы с Ваней уж догоним эту сволочь. Да убей меня гром зимой, коль я не приведу Лукьянова в табор.

— Коля, выпускать из рук нельзя, слышишь?!

— Баста. Приведем живого, а не пойдет…

— Пусть сгниет в тайге!

— Лукьяна умирай. Его живи не могу. Шибко худой люди… — Они попрощались.

— У Лукьянова есть полевая сумка, не забудь о ней.

Ваня побежал к спуску, Курбатов за ним. Виктор повернул к табору.

Есть такие люди: что бы ни произошло в большом коллективе — они в стороне. К таким принадлежал бывший уголовник Зубков.