Белые пятна

— Другие корма… Более подходящие… Они что, все уже съедены? — полюбопытствовал я.

— Зачем съедены? — ответила бригадирша. — Лежат…

— Как так лежат?..

— А так… Но за ними ездить надо. Следить, чтобы не сгнили да не промерзли…

— Что ж не следят?

Она промолчала. Потом — мы уже возвращались — вдруг сказала, решившись:

— Нужен хозяйский глаз… Если умело распорядиться и точно все рассчитать — справились бы, наверно…

…Директора все не было, и, чтобы скоротать время, я отправился в соседний колхоз «Красная заря». Идти было недалеко — три километра укатанной, гладкой дороги, мимо поля и леса. Навстречу то и дело попадались «Волги» и «Жигули», комфортабельные автобусы, со вкусом одетые люди. Плакат, попавшийся мне на одном из шоссе — «Труд сельский — быт городской», — наглядно демонстрировал свою реальность…

Прогулка, которую я совершил, была, однако, вовсе не праздной. Меня привел сюда документ, полученный в прокуратуре:

«…Вследствие преступно-халатного отношения к своим служебным обязанностям председателя колхоза «Красная заря» Моисеенко и главного зоотехника Дмитриева… в летнепастбищный период (обратите внимание: кормов везти ниоткуда не надо, они под ногами! — А. В.) овец вообще не выгоняли на пастбище, и они остались некормленными… В результате к концу пастбищного периода овцы имели тощую и нижесреднюю упитанность… При наступлении зимы кошары не были своевременно очищены от навоза, в них не имелось теплой воды. Остриженные овцы длительное время находились под открытым небом и холодным дождем. Мер по обеспечению колхоза доброкачественными кормами принято не было, хотя возможность завоза корма имелась. Следствием этого явилось…»

Я думаю, вы уже догадались, что явилось следствием этого: овцы начали гибнуть. 376 голов пало за несколько дней. 226, оказавшихся на грани гибели, пришлось забить. 121 овца бесследно исчезла: по одной версии — это «скрытый падеж» (хотели ввести в заблуждение ревизоров); по другой — просто-напросто кража (воспользовались общей суматохой и ловко нагрели руки). Впрочем, овцы не только исчезали бесследно, но и бесследно рождались. Это кажется дурным каламбуром, но, увы, я ничуть не преувеличил: несуществующих в природе овец списывали с баланса одной бригады на баланс другой, чтобы концы хоть как-то сходились с концами, — потом переписывали наново, опять списывали и опять зачисляли. Овцы резво бегали по накладным — не по полю. Они присутствовали в отчетности, но отсутствовали в кошарах. И, значит, на нашем столе «присутствовать» тоже не будут…

Ни председателя Моисеенко, ни главного зоотехника Дмитриева найти в колхозе не удалось. Один уехал совещаться в областной центр, другой — в районный. Пока искали бригадира, я листал разложенные на столе приемной «боевые листки». Они были действительно боевые — остро, принципиально и зло высмеивали бездельников и пьянчуг, чье равнодушие, безучастность и нежелание что-либо делать дают такие жестокие результаты. «Пьют, гуляют и курят, — писал в листке безымянный автор, не слишком грамотный, но неравнодушный и честный, — а работать не хотят. На столе стоят бутылки, дым и брань над головой, на работу не выходят — две недели выходной. Знают все они законы и, как выпить захотят, в бухгалтерию приходят, начинают выступать: „Если денег не дадите, к прокурору съездим «щас», объясним, что мы трудяги и прогулов нет у нас“». Так — коряво, но точно — бичует «боевой листок» лодырей и демагогов, пытающихся при помощи угроз и пустозвонства побольше урвать и ничего в то же время не дать.

Тут пришел бригадир и прервал мои размышления. Имя бригадира Зайцева тоже встречается в постановлении, которое вынесло следствие: он замешан в аферах с «переводом» несуществующих ярок из одной бригады в другую и в «скрытом падеже» 121 овцы. Я думал, он будет возмущен, напуган или хотя бы смущен, но, узнав о цели моего приезда, Зайцев меланхолично сказал: «Что вы старым интересуетесь? Поинтересуйтесь-ка лучше новым». — «Каким таким новым?» — «А вот таким: каждый день и сейчас гибнут две-три овцы. Хотите убедиться?»

Я захотел, и мы пошли. Нас встретили пустые кормушки и ветер, дувший из щелей. Остриженные овцы испуганно жались друг к другу, пытаясь согреться остывающим теплом исхудалых тел. Три овцы лежали посреди кошары, уже не в силах ни встать, ни пошевельнуться. Несколько часов спустя районный прокурор дал мне такую справку: по официальным данным, в 1977 году колхоз потерял 495 голов, в 1978 году — 478, за первые две недели января этого года погибло уже тридцать две…

Бригадир Зайцев все так же меланхолично смотрел на овец, которым, по его подсчетам, оставалось жить менее часа. «Где ветеринар?» — спросил я. «Где-то гуляет… Или уехал на совещание…» — «А корма? Их нет?» — «Как нет? Есть. Так ведь за ними ехать надо. Кто-то же должен послать…» Вмешалась скотница Валентина Чернова: «Кому посылать-то? Председатель в кошару если в год раз заглянет — уже хорошо».