Белые пятна

Я вернулся в совхоз: ни директор, ни зоотехник все еще не появились. Но вернулся я не напрасно: бухгалтер как раз размышлял, в какую графу записать двенадцать телят, которые внезапно исчезли. То есть, точнее, исчезли четырнадцать, но двое нашлись, а двенадцать куда-то запропастились. По объяснениям скотников выходило, что вышли телята сами гулять и подло сбежали.

Безучастным к этому бегству прокурор не остался и предложил взыскать с ответственных лиц «стоимость пропавших животных исходя из государственных закупочных цен», то есть по 1 руб. 48 коп. за килограмм. Но, как не без юмора заметил бухгалтер, на городском рынке, куда, скорее всего, «сбежали» телята, килограмм молодого мяса стоит дороже. А живого веса в «пропавших» телятах было 1872 килограмма…

…И вот состоялся суд. Прошел честь по чести. Имея в виду особую важность народнохозяйственных проблем, которые за этим делом стоят, поддерживать обвинение приехал областной прокурор. Произнес взволнованную речь о вопиющей бесхозяйственности, о разгильдяйстве, о наплевательском отношении к делу, о лишениях и потерях, которые испытывает от всего этого потребитель: то есть, попросту говоря, каждый из нас. (Красноречивая иллюстрация к обвинительной речи: в мае прошлого года план совхоза «Большевик» по сдаче молока выполнен на 40, по сдаче мяса — на 45 процентов. Последствия этого не замедлили сказаться на ассортименте местных магазинов.) Он говорил о том, что безнаказанность развращает, что безответственность и равнодушие не могут торжествовать, иначе нарушается дисциплина и расшатывается порядок. И еще он говорил о том, что из всей этой постыдной истории надо извлечь деловой урок.

Все было сказано точно и веско, лишь один вопрос оставался неясным: а кому, собственно, этот урок предстояло извлечь? К кому прокурор обращался? Кто присутствовал на этом процессе и внимал словам прокурора? А — никто… Процесс провели в тесной маленькой комнате — по-семейному, по-домашнему. Послушали подсудимые речи, потом приговор и поспешно разъехались по домам.

Преступная халатность руководства совхоза обошлась государству в сорок тысяч рублей — взыскано с виновных шесть тысяч пятьсот (при рассрочке платежа примерно на семь лет). Остальные расходы — так решил почему-то суд — должно взять на себя государство. Что же до наказания, то оно таково: всем подсудимым — условно, без лишения прав занимать руководящие посты и материально-ответственные должности. Довод серьезнейший — первая судимость. Ни с чем виновные не расстались: ни со свободой, ни с должностями, ни с общественным положением. Даже с веселым настроением — и с тем не расстались.

Ну, а с их соседями, по чьей непосредственной вине гибли и гибнут овцы, обошлись еще «круче»: их вообще не судили. Тут мы подходим к факту необъяснимому, загадочному и, я бы сказал, неприличному. Не тем загадочен этот факт, что обошлось без суда (может, в конце-то концов, даже и обойтись — не карой единой борются с разгильдяйством), а тем, что, беспринципно спасая провалившихся руководителей, пошли на прямой подлог. И кто пошел!

В постановлении следователя, утвержденном прокурором, сказано категорично: председатель колхоза Моисеенко, его заместитель Барабанов, главный зоотехник Дмитриев, бригадир Зайцев, главный бухгалтер Егорова совершили множество преступлений: злоупотребление служебным положением, халатность, приписки и другие искажения отчетности о выполнении планов… Вывод, однако, такой: «Принимая во внимание, что Кольчугинский районный Совет, депутатами которого являются Моисеенко и Егорова, не дал согласия на привлечение их к ответственности… уголовное дело прекратить».

Первое, что сразу приходит в голову: если депутатами являются двое из пяти обвиняемых, почему прекращено дело против пяти? Второе: чем же мотивировал районный Совет свой отказ, какими соображениями руководствовался?

Никакими! На него просто-напросто возвели напраслину. Ни в чем райсовет не отказывал — к нему по этому вопросу никто и не обращался. Ни представления нет прокурорского, ни ответа на него. Есть (я с трудом пишу сейчас эти слова) всего лишь подлог: ссылка в официальном документе на несуществующий документ.

На этом фоне тускнеют и меркнут другие несуразности, бросающиеся в глаза при знакомстве с делом. Уже не кажется странным, что, установив преступную халатность начальника районного управления сельским хозяйством и главного зоотехника района (халатность, состоящую в том, что, располагая достаточным резервом кормов и отлично зная о необходимости оказать помощь совхозу, в нарушение прямых служебных обязанностей ее не оказали), суд частным определением запросил областное сельхозуправление, как ему, суду, поступить — привлечь виновных к ответственности или нет?

Судья не может, конечно, не знать, что «мнение» областных управлений в данном случае не имеет ни малейшего правового значения. Что единственное «мнение», которое для суда обязательно, — это закон. А закон непреложен: судьи «обязаны… возбудить уголовное дело в каждом случае обнаружения признаков преступления…».