Белые пятна

Не забудем, что Натальченко с самого начала добивался эксгумации трупа Бегичева. Он прекрасно понимал, что в условиях вечной мерзлоты один, даже два года не могут уничтожить следы побоев. И уж конечно не был уверен в том, что следствие опустит руки перед трудностями путешествия к устью Пясины. На что же тогда он рассчитывал?

Вообще перед лицом нависшего над ним подозрения Натальченко вел себя в высшей степени нерасчетливо. Поразительно неразумно. Он словно делал все, чтобы поддержать легенду, чтобы создать против себя как можно больше улик. Увез из Дудинки Анисью Георгиевну — сразу. Женился — сразу. Оформил дом на свое имя — тоже сразу, без проволочек. Зачем он так спешил? Зачем вызывал огонь на себя, демонстрируя свой особенный интерес и даже корысть?

Но ведь все зависит от точки отсчета. От того, как смотреть на поступки людей: трезво или предвзято. Женой В. М. Натальченко стала отнюдь не юная беззаботная женщина — измученная невзгодами и свалившейся на нее бедой 38-летняя мать шестерых детей. Быть может, женитьбу Василия Михайловича, вызвавшую столько кривотолков и сплетен, правильнее всего назвать подвигом? Разве это не подвиг — взять на себя столь тяжкую ношу, поставить на ноги многочисленное чужое потомство? Ну, а корысть… Уже к моменту женитьбы семья покойного боцмана была полностью разорена. Дудинские кооператоры предъявили огромный счет на оплату долгов — за выданный и невозвращенный аванс, за снасти, одежду, продукты. В погашение этих долгов ушли все сбережения, все шкурки песцов, которые привез Василий Михайлович. Переведенные Норвегией — после многолетних проволочек — деньги за участие Бегичева в розыске Пауля Тессема и Петера Кнутсена вдове не выдали: их тоже засчитали в долги! Оставался дом: для обеспечения своего огромного иска кооперация могла наложить на него арест. Натальченко спас семью от полного разорения.

Теперь, по прошествии более чем полувека, мы можем взглянуть на ту романтическую трагедию уже иными глазами. Не предполагая, а зная… Зная, что он — с клеймом убийцы, а она — с клеймом его невольной сообщницы прожили вместе долгую-долгую жизнь, до глубокой старости, не изменив друг другу и памяти Бегичева. Вырастили детей. Выстояли на всех шквальных ветрах. И наверно, мы вправе сказать, что реальный — не на словах, а на деле — долг перед Бегичевым выполнил именно он, Натальченко, взяв целиком на себя заботу о его семье до конца своих дней.

Тогда, быть может, им владело поистине чувство огромной силы, та всепоглощающая любовь, которая не знает преград и которая для достижения своей цели готова на самые тяжкие злодеяния? Тогда, быть может, действительно, его не устраивал тайный роман за спиною друга? Не устраивали удобная жизнь под общим кровом, краденая любовь? Быть может, краденой любви он предпочел явную, хотя бы и добытую столь страшной ценой? Быть может, он отверг слишком разумную мысль остаться еще на три года — срок контракта артели «Белый медведь» — в положении «временщика» и предпочел разрубить (не в переносном — в буквальном смысле!) этот тугой узел?

Все, конечно, может быть, но — было ли? Уж коли так, куда проще, отправившись вместе в ледяную пустыню, убрать соперника не столь безрассудно и вызывающе: мало ли есть возможностей для злоумышленника в условиях долгой зимовки?

Вторгаться в чужую личную жизнь, рыться в подробностях сокровенных, глубоко интимных отношений реальных, а не вымышленных героев — занятие не только малопочтенное, но и просто постыдное. Криминалисту, однако, приходится заниматься и этим. Потому что нередко точное понимание чувств, движущих поступками людей, скрытых от постороннего взора мотивов их поведения служит ключом к отысканию истины и, значит, в конечном счете — торжеству правосудия. Лишь бы только, проникая через «закрытую дверь», не упиваться могуществом своей власти, сладострастно не ковырять кровоточащие раны, не наносить дополнительной травмы и без того страдающим людям, не выносить на публичное обсуждение то, в чем неловко бывает признаться даже себе самому.

Почему же тогда я называю полностью имена, не прибегая к спасительным инициалам, почему с такими деталями касаюсь самых деликатных сторон жизни участников подлинной драмы? Да, главных героев уже нет в живых. Ушли из жизни и иные из их детей. Живы другие. Живы внуки и правнуки. Жива и всегда будет жить память о славном сыне русского Севера. Зачем же тогда ворошить былое?

Затем, что с наветом и ложью можно справиться не умолчанием, а честным, без ужимок и полунамеков, обнажением правды. К чему скрывать имена, когда они множество раз назывались публично? К чему уходить от щекотливых подробностей, когда и так их затрепала падкая до «клубнички» молва? Чтобы ее пресечь — дай-то бог окончательно, — нужно положить на весы абсолютно все, что некогда породило легенду и что все еще продолжает ее питать.

Продолжает? Да, увы…